"Павел Архипович Загребельный. Южный комфорт" - читать интересную книгу автора

успешной или неуспешной, ничтожной, преступно извращенной. И вот с такой
извращенностью экономики должны бороться юристы. Что может быть
благороднее?
______________
* Ни одного преступления вне закона (лат.).

До сих пор Твердохлеб, кажется, утешался этим благородством и закрывал
глаза на все видимые недостатки своего начальника, а сегодня демоны
сомнений налетели на него, как на гоголевского Вия, и подняли ему веки.
Утешал себя мыслью, что всегда действует самостоятельно и самочинно, без
понуждений и надзора, не имеет над собой никаких начальников, как Порфирий
Петрович? Ему навредила чрезмерная начитанность. Оказавшись в квартире
Ольжичей-Предславских и увидев целые пирамиды книг, он набросился на них с
жадностью и чуть ли не с отчаянием в надежде преодолеть чувство
покинутости, которое носил в себе после того мутно-желтого рассвета, когда
погибли в куреневской катастрофе его родители. Чужие слова, чужие мысли,
чужая правда, чужая красота, а где свое, и что свое, и когда, и кому?
Он метался по комнатке, не решаясь заглянуть в открытый сейф, где лежала
тонюсенькая папочка с заявлением Масляка. Сколько зла, несправедливости,
вражды может вместить ничтожный листок бумаги! Что бы там ни думали все,
кого Твердохлеб выводил на чистую воду, совесть его до нынешней поры еще
не омрачалась, он знал, что действует ради добра и принадлежит к людям
добрым, потому что справедливые всегда добры. А злость пожирает их
неустанно и неутолимо. Как тот злой титан у поэта: "Живые ткани ел, а тело
было звук". У поэтов и судей бог один и тот же - Аполлон. У греков он
считался самым высоким защитником справедливости и тех, кто нарушал закон
Зевса, наказывал стрелами, которые пускал из серебряного лука. Прекрасные
басенки. Особенно для человека, у которого нет приюта в городе на два
миллиона жителей и тысячу пятьсот лет истории. Можно бы позвонить
дежурному старшине и попросить чая. Следователи часто задерживались
допоздна, когда нужно было ускорить то или другое дело, и тогда старшина
ставил электрический самовар и заваривал в стаканах крепчайший чай из
аэрофлотовских пакетиков. Но сегодня не хотелось звонить даже старшине,
этому доброму духу ночных тревог и бессонницы.
Тогда, словно испытывая Твердохлебову стойкость, телефон зазвонил сам.
Звонил так долго и упорно, что у Твердохлеба невольно зародилась слабая
надежда: а вдруг Мальвина? Но тут же отбросил эту надежду. Чего быть не
может, того уже не будет никогда. Каждому отмеривается счастье или
несчастье по неведомым законам, таинственным, как сама смерть. Может, в
этом неведении и высочайшая привлекательность жизни? И тогда как же
человеку не сломаться под страшным бременем неожиданных открытий и
безнадежности? Быть может, этот телефон несет ему еще одно тяжелое
открытие, может" судьба решила испытать его стойкость безжалостно и до
конца?
Твердохлеб снял трубку. Звонил Нечиталюк.
- Старик! - закричал он почти радостно. - Я тебя вычислил! Знал, что ты
сидишь там. Хвалю за добросовестность!
- При чем тут моя добросовестность? - недовольно буркнул Твердохлеб.
- Ведь сидишь над делом...
- Имею право сидеть над чем хочу.