"Борис Зайцев. Аграфена" - читать интересную книгу автора

- Здравствуйте!..
Она замялась. Точно что-то сказать хотела, да не могла.
- За охотой ходите...
Он улыбнулся. Стоял, краснел тоже, и вблизи от него, в зеленой мгле
цвели ее милые карие глаза.
- Да, за охотой. Вальдшнепов караулю.
Он все улыбался, потом вдруг взял ее за руку. Она чуть отшатнулась, он
прислонил ружье к березке, смутно обнял ее и глубоко поцеловал в губы.

***

Краснел май, пролетая в огненных зорях, росах; кукушки медово куковали,
точно окуковывали молодую жизнь. Солнце вставало пламенным и пахучим,
глубокими ароматами дымились луга под ним и скаты розовели, окровавившись
"зарей", медвянолипкой пурпурной травкой.
Очень ранними утрами нарывала Груша ландышей, белеющих и одуряющих, и
бросала тихонько в "его" окошко во флигеле; ей казалось, что с ними идет от
нее особенный душевный привет. И целый день в одинокой комнате сладко пахло
белым, нежным.
Встречались они мало; больше он сидел за делом- "книжки читает", как
говорили в усадьбе: около флигеля запрещалось громко разговаривать.
Но в июне начался покос, и он иногда приходил работать. Это было
немного смешно - слишком он не умел справляться с вилами, навивкой возов, но
когда на лугу, где Груша с девками сгребала сено, появлялся он, в белом
кителе и с опаленным зноем лицом, сердце Груши, как всегда, падало.
"Господи, надорвется",- думала,-а он, напрягая все тонкое тело, с
раскраснелыми щеками, подымал на вилах стопу сена. "Ахнет сразу сердце
оборвется, и конец". Но он не умирал, а посмеивался ей ласковым взглядом, и
хоть она и от того раза почувствовала к нему тайную, трепетную близость, все
же был он и безмерно далек. И когда после полного блестящего дня она
возвращалась домой и ложилась спать в риге, мечтая о нем, тонкая грусть
оплетала ей душу; весь он казался ей тогда царевичем из сказки,- тем, чего
не бывает и о чем томятся.
Уже кончался покос, часто по небу июньскому плыли белые, круглые
облачка. Им выпало вместе ехать за реку, за оставшейся копенкой.
Груша вспыхивала и гнала рысью; телега гремела, они оба смеялись, так
его бросало из конца в конец. Седые березы, под которыми они катили,
струились длинными ветвями-прядями, будто посмеиваясь: "знаем, мол, молодых
этих ребят. Дай отъехать подальше, целоваться будут". И они на самом деле
целовались, убирая эту бедную копенку,- шалили, вздрагивая и краснея.
Воз был почти уже навит, они устали и рядышком сели в тени за ним.
Лошадь стояла покорно, душно пахло сеном, солнце сгибалось книзу. Незаметно
наступил тот кроткий, предвечерний час, когда золотее все, умереннее и в
зеркальной глубине светлого неба как бы чуешь правду чистую и бесконечную.
- Умучились вы очень, ветерком бы обдуло,- сказала Груша и глянула
робко, будто стесняясь, что он так работал.
- Ничего, пустое.
Они сидели. Под тихую жвачку Прахонного умолкали их души. И снова, как
в ночных мечтаниях, вдруг охватила ее темная печаль: точно облако встало.
Что-то было в ней, а сказать она не умела, боялась.