"Виталий Закруткин. Подсолнух (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

подсчитывал семечки.
- Ты чего ж это делаешь, чертов вредитель?! - сжимая кулаки, закричал
Донька.
Дядя Фока вздрогнул, обернулся. Из рук его, разбрызгивая воду, выпала и
покатилась по земле тыква-травянка. Бороденка дяди Фоки тряслась, в глазах
застыло выражение испуга и растерянности.
- Что ты, Донюшка, - забормотал он, - какой же я вредитель? Что не
верил я Отцу - это было. А только покорил он меня... Пришел я вот, дай,
думаю, обмою водой листья подсолнуха, семечки пересчитаю, не склевала ли
какую птица?
Широко открыв глаза, Донька смотрел на дядю Фоку, на подсолнух.
Действительно, каждый лист подсолнуха был обмыт, по листьям и стволу стекали
капли воды, и весь подсолнух, освещенный лучами утреннего солнца, желто и
розово светился.
Дядя Фока поднял с земли пустую тыкву, вздохнул и сказал Доньке:
- Пошел я. Перекажи Отцу, что теперь я верю...
Начались пасмурные осенние дни, прохладные дни хулугуна - Месяца Мыши,
как говорил Бадма. Прошел первый тихий дождь. Он омыл покрытые пылью мертвые
травы в степи, мелкими лужицами растекся по овечьим тропам. Потом с севера,
вначале незаметный, скользящий, потянул холод. По утрам он убирал каждую
травинку тонкой белой ожеледью и вся степь пахла свежо и грустно.
Один за другим стали отрываться от корней беспокойные кермеки. На
рассвете они шевелились, перекатываясь с боку на бок, точно не хотели
покидать родные места, а потом, подхваченные ветром, уходили в неведомое
странничество, бесприютными скитальцами неслись и о степи.
Столь потемнела, притихла. Захоронились, уснули в норах мыши. Ушли в
трудное кочевье стада сайгаков.
Только подсолнух так же одиноко и горделиво красовался в степи.
Одеревенел его стебель, ломкими стали последние уцелевшие листья, давно
осыпались лепестки на корзинке, но стоял он крепко, точно железный...
Тихим, безветренным утром по овечьей тропе близ трех западин шел
нездешний прохожий - одетый в замасленную стеганку кареглазый паренек с
тонкой, ребячьей шеей. Еще издали он увидел подсолнух, постоял немного,
потом подошел ближе, вынул из кармана складной нож, слегка наклонил жесткую
корзинку подсолнуха, срезал ее и, держа в руках и полузгивая семечки,
зашагал навстречу овечьим отарам, которые медленно приближались к солонцовым
западинам.
Донька первый увидел то, что произошло. С перекошенным от ярости лицом
кинулся он вперед, ухватил прохожего за грудь, рванул к себе, выдохнул с
прерывистым хрипом:
- Ты что ж... гад... ползучий... сгубил такую красу...
На плечо Доньки легла чья-то тяжелая рука. Он выпустил прохожего,
оглянулся. Рядом стоял Отец. Слева и справа бежали Бадма, Уля, дядя Фока,
подпаски.
- Погоди, Евдоким, - тихо сказал Отец.
Отодвинув Доньку, он молча поднял оброненную прохожим корзинку
подсолнуха, медленно провел ладонью по шершавому, заполненному семечками
гнезду.
- Разве ж так можно, Евдоким? - сказал Отец. - Разве ж мы не для людей
его растили? Для людей. Для тебя, для нее, для него, для них...