"Сергей Залыгин. Два провозвестника" - читать интересную книгу автора

То и дело мы начинаем с завтра исходя из того, что сегодня не имеет
самостоятельной ценности. Поэтому дело убережения сегодня - дело самого
сегодня, разве что прошлые дни и века прошепчут ему что-то невнятное. Только
экология охраняет сегодня, старается, чтобы день сегодняшний был чуть-чуть,
но все-таки лучше вчерашнего, чтобы полночь была успокоительнее полудня
минувшего. Чтобы швейцеровское (оно же - пушкинское, оно же древнегреческое)
благоговение к жизни сказывалось уже сегодня.


* * *

Человеку много дано сверх его биологии, так много, что он не знает, что
с этим даром делать, как воспользоваться пространством и временем, которые
он открыл и, кажется, даже создал, придумав единицы измерения: стопы, локти,
аршины и версты, метры и километры, минуты, часы, годы. Единицы измерения
системные и внесистемные, кратные и дольные.
В природе нет единиц измерения, они ей чужды. Нет для нее чисел, сумм и
разностей, но измеренная природа не только доступна, но и покорна человеку.
Современным единицам измерения предшествовали другие, натуральные,
пространственно-временные, такие, как "дневной переход", как "попрыск" -
время и расстояние между двумя передышками собачьих или оленьих упряжек.
Такого рода натуральность себя исчерпала, уже не соответствует сверхбиологии
человека, и дальнейшее развитие единиц измерения (метрология) происходит по
крутой нарастающей, и конца ему не видно. Человечество может погибнуть, но и
после этого будут существовать в тишине и спокойствии, в подвалах и сейфах
метрологических институтов, эталонные единицы измерения память о минувших
цивилизациях, которые отвечали, собственно, на один и тот же вопрос: как
измерить?
Утопии и те в конце-то концов сводились к тому же вопросу.


* * *

А все-таки был такой факт: сомневающийся Ленин.
И другой факт: несомневающийся Достоевский. Сомнения покинули его,
когда он перестал творить художественные образы тех, кто мечется среди идей,
когда стал публицистом единственной идеи - славянофильства.
Однако же, когда идея единственна, она перестает быть самой собою, она
становится уставом.
Никто и никогда из людей не видел чудного острова Утопия. Никто не
знает, где остров расположен, в каком из земных океанов, поблизости от
какого континента. Не разглядели его и космонавты с кораблей "Мир" и "Шатл".
Но все равно многие на том острове побывали, набрались впечатлений и мыслей
не столько о настоящем, сколько о будущем. Но почему же эти общие
впечатления привели людей к жестокому, нетерпеливому противостоянию, к
вражде? Разве таким было предназначение Утопии?
Русские тоже бывали там. Достоевский бывал, Ленин бывал, но после того
не нашлось единиц измерения, чтобы определить расстояние между тем и другим,
чтобы и России тоже определить свои "от" и "до".
Будучи безграничными, мы обречены снова и снова искать и искать себя...