"Валерий Замыслов. Иван Болотников (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

вся недолга. Да и волков потешить надо. Уж больно человечье мясо жрут в
охотку... Чего зверем смотришь? Ух, глазищи-то горят. Не милы мои речи? А
ты слушай, слушай, Ивашка. Покуда слова, а потом и за дело примусь...
Жутко, а?
Тяжело сел на лавку, помолчал, а затем вновь тихо и вкрадчиво спросил:
- А хошь я тебя помилую?
- Не глумись, Мамон. В ногах ползать не буду.
- Удал ты, паря. А я взаправду. Отпущу тебя на волю и денег дам, много
денег, Ивашка. Живи и радуйся. Но и ты мне сослужи. Попрошу у тебя одну
вещицу.
- У меня просить нечего, кончай потеху, - хмуро бросил Болотников.
- Не торопись, на тот свет поспеешь... Есть чего, Ивашка. Богат ты,
зело богат, сам того не ведаешь. Но жизнь еще дороже.
- О чем ты?
- Дурнем прикидываешься аль взаправду не ведаешь? - Мамон подсел к
Болотникову, глаза его стали пытливыми, острыми. - А вот ваш, Пахомка
Аверьянов, о ларце мне сказывал.
- О ларце?
- О ларце, паря. А в нем две грамотки... Припомнил? Тебе ж их Пахомка
показывал.
Болотников насторожился: выходит, Мамон все еще не забыл о потайном
ларце. Неужели он вновь пытал Пахома?
- Так припомнил?
- Сказки, Мамон. Ни грамот, ни ларца в глаза не видел.
- Да ну?.. И не слышал?
- Не слышал.
- Лукавишь, паря, а зря. Ведаешь ты о ларце, по зенкам вижу. Нешто
кой-то ларец башки дороже? Чудно... Ты поведай, и я тебя отпущу. Не веришь?
Вот те крест. Хошь перед иконой?
- Брось, Мамон, не корчь святого. Не богу - дьяволу служишь, давно ему
душу продал.
Мамон поднялся и ударил Болотникова в лицо. Иванка стукнулся головой о
стену, в глазах его помутнело.
- Припомнил, собака?
- Сам собака.
Мамон вновь ударил Болотникова.
- Припомнишь, Ивашка. Как огнем зачну палить, все припомнишь. Мой
будет ларец.
Откинул крюк, распахнул дверь.
- Ермила, отведи парня в яму!
Одноух недовольно глянул на атамана.
- Пора бы и на плаху, Багрей. Чего тянешь?
- Утром буду казнить.
Ермила позвал лихих, те отвели Иванку за атаманову избу, столкнули в
яму с водой.
- Прими христову купель!

Сгущались сумерки. Лес - темный, мохнатый - тесно огрудил разбойный
стан, уныло гудел, сыпал хвоей, захлебывался дождем. Прошел час, другой.
Караульный, сутулясь, подошел к яме, ткнул рогатиной о решетку.