"Валерий Замыслов. Огнем и мечем ("Иван Болотников" #2) " - читать интересную книгу автора

- Наве-е-ет? - багровел сын боярский. - Да я твово охломона за руку
ухватил, когда он факел в смолье кинул.
- Чего ж не привел? - в глазах Ивана Великого дрожали смешинки.
- Приведешь, волчонка! Ишь, как меня зубами жамкнул. Попадется -
вусмерть забью. Так и ведай, Ванька! Ишь распустил пригулыша!
- Но-но, буде, - хмурился отчим. - Ты оного не трожь. Илейка мне за
сына. Не трожь!
- А коль за сына, так приглядывай. Неча ему лихоимничать. И смолье, и
невод денежек стоят. Аль в убытке мне быть, Ванька?
- В убытке не будешь, - отчим шел в избу за деньгами.
Илейке же строго выговаривал:
- Негоже, чадо. То дело недоброе. С чего бы ты на Кравкова ополчился?
- Ордынец он! - сверкая черными глазенками, кричал Илейка. - Андрюху,
дружка моего, поймал и вниз головой на ворота повесил. Андрюха едва не
помер. Худой человек!
- Мал ты еще, чадо, чтоб людей хулить. Вот подрастешь, тогда и суди. Да
и то не вдруг распознаешь. Рысь, брат, пестра сверху, а человек... В чужую
душу не влезешь.
Отчима не стало, когда Илейке пошел четырнадцатый год: угорел в
Литейной избе. Мать постриглась в Воскресенский монастырь и вскоре
преставилась после тяжкого недуга.
Остался Илейка с немощной, дряхлой бабкой Минеихой, матерью Ивана
Коровина.
- Пропадем, чадо, - тяжко вздыхала бабка.
В Фомино заговенье зашел в избу нижегородский купец Тарас Грозильников,
много лет знавший Коровина. Купец наведался в Муром на пяти подводах:
приехал за колоколами для нижегородских храмов. Услышав о смерти Ивана
Коровина, сожалело молвил:
- Добрый был мастер.
- Худо ныне у нас, батюшка, - запричитала Минеиха. - Сироты мы. Вот и я
скоро на погост уберусь.
Тарас Грозильников глянул на Илейку.
- Поедешь ко мне в Нижний?
- Поеду, дядя Тарас, - охотно согласился Илейка. Его давно манили новые
города. Он и сам помышлял убежать из Мурома.
В шестнадцать лет стал Илейка сидельцем торговой лавки. "И сидел он в
лавке с яблоками да с горшками".
Года через два довелось Илейке и на Москве побывать. Тарас Епифаныч,
беря с собой Муромца, строго наставлял:
- В Белокаменной не зевай. Москва, брат, бьет с носка, ушлый живет
народец. Особо на торгу держи уши топориком. Чуть что - объегорят. Шишей да
шпыней - пруд пруди. И такие, брат, воры, что из-под тебя лошадь украдут.
- Не оплошаю, Тарас Епифаныч, - заверял Илейка.
С полгода на Москве в лавке просидел, и ни разу впросак не попал. В
свободное же время толкался по торгам и площадям, дивился. На Москве народ
шебутной, отовсюду слышались бунташные речи. Посадская чернь негодовала на
бояр и царя, толковала о Дмитрии Углицком.
Мятежных людей ловили стрельцы и земские ярыжки, тащили в Разбойный
приказ, били кнутом, нещадно казнили на Ивановской площади.
Но чернь неустрашимо дерзила, исходила ропотом.