"Валерий Замыслов. Огнем и мечем ("Иван Болотников" #2) " - читать интересную книгу автора - Наве-е-ет? - багровел сын боярский. - Да я твово охломона за руку
ухватил, когда он факел в смолье кинул. - Чего ж не привел? - в глазах Ивана Великого дрожали смешинки. - Приведешь, волчонка! Ишь, как меня зубами жамкнул. Попадется - вусмерть забью. Так и ведай, Ванька! Ишь распустил пригулыша! - Но-но, буде, - хмурился отчим. - Ты оного не трожь. Илейка мне за сына. Не трожь! - А коль за сына, так приглядывай. Неча ему лихоимничать. И смолье, и невод денежек стоят. Аль в убытке мне быть, Ванька? - В убытке не будешь, - отчим шел в избу за деньгами. Илейке же строго выговаривал: - Негоже, чадо. То дело недоброе. С чего бы ты на Кравкова ополчился? - Ордынец он! - сверкая черными глазенками, кричал Илейка. - Андрюху, дружка моего, поймал и вниз головой на ворота повесил. Андрюха едва не помер. Худой человек! - Мал ты еще, чадо, чтоб людей хулить. Вот подрастешь, тогда и суди. Да и то не вдруг распознаешь. Рысь, брат, пестра сверху, а человек... В чужую душу не влезешь. Отчима не стало, когда Илейке пошел четырнадцатый год: угорел в Литейной избе. Мать постриглась в Воскресенский монастырь и вскоре преставилась после тяжкого недуга. Остался Илейка с немощной, дряхлой бабкой Минеихой, матерью Ивана Коровина. - Пропадем, чадо, - тяжко вздыхала бабка. В Фомино заговенье зашел в избу нижегородский купец Тарас Грозильников, приехал за колоколами для нижегородских храмов. Услышав о смерти Ивана Коровина, сожалело молвил: - Добрый был мастер. - Худо ныне у нас, батюшка, - запричитала Минеиха. - Сироты мы. Вот и я скоро на погост уберусь. Тарас Грозильников глянул на Илейку. - Поедешь ко мне в Нижний? - Поеду, дядя Тарас, - охотно согласился Илейка. Его давно манили новые города. Он и сам помышлял убежать из Мурома. В шестнадцать лет стал Илейка сидельцем торговой лавки. "И сидел он в лавке с яблоками да с горшками". Года через два довелось Илейке и на Москве побывать. Тарас Епифаныч, беря с собой Муромца, строго наставлял: - В Белокаменной не зевай. Москва, брат, бьет с носка, ушлый живет народец. Особо на торгу держи уши топориком. Чуть что - объегорят. Шишей да шпыней - пруд пруди. И такие, брат, воры, что из-под тебя лошадь украдут. - Не оплошаю, Тарас Епифаныч, - заверял Илейка. С полгода на Москве в лавке просидел, и ни разу впросак не попал. В свободное же время толкался по торгам и площадям, дивился. На Москве народ шебутной, отовсюду слышались бунташные речи. Посадская чернь негодовала на бояр и царя, толковала о Дмитрии Углицком. Мятежных людей ловили стрельцы и земские ярыжки, тащили в Разбойный приказ, били кнутом, нещадно казнили на Ивановской площади. Но чернь неустрашимо дерзила, исходила ропотом. |
|
|