"Валерий Замыслов. Огнем и мечем ("Иван Болотников" #2) " - читать интересную книгу автора

утехой быть. Отпусти!
Подьячий не отпускает: поглянулась ему Василиса, из сердца не выкинешь.
- Не трону, вот те крест!
И впрямь на кресте поклялся.
- Об одном попрошу. Живи в доме моем, Василиса, Никто словом не обидит.
И куда тебе бежать? Сама пропадешь и чадо загубишь.
Поверила Василиса подьячему, осталась. Да и впрямь - куда бежать в
такое лихолетье? Всюду нужда да горе. В Богородском никто ее не ждет. Был
дед Пахомий, да и тот помер. Запустело село, осиротело, торчат по косогору
черные заброшенные избенки.
В тот день, когда побоялась с сыном пробиться к Житному двору, она
долго горевала: впереди беда, без денег и хлеба ей с Никитушкой долго не
протянуть.
Присела подле дубового тына, за которым виднелась крепкая просторная
изба на высоком подклете. Из трубы вился сизый дымок, пахло свежим печевом.
"Тут беды не ведают. Хлебы пекут. Хоть бы корочку... Никитушка исхудал,
вон как глазенки-то провалились".
Прижала сына и еще пуще залилась слезами.
Из ворот вышел с посохом высокий, сухотелый мужик в темно-зеленом
суконном кафтане; глянул на Василису, остановился.
- О чем плачешь, женка?
Василиса подняла голову. У мужика темные желудевые глаза, рыжая
курчавая борода, голос участливый.
Василиса смахнула слезу, смолчала. Мужик, увидев пустую котому,
вздохнул:
- За хлебом шла?.. Тяжко ныне у Житного.
Говорил и разглядывал женку. Печаль красы не застила, кажись, век таких
очей не видел.
Вновь вздохнул. В прошлые братчины* схоронил жену: остудилась в
зазимье, занедужила да так и не встала.
______________
* Братчины - ноябрь.

- Чьих будешь?
- Из вотчины мы... князя Телятевского.
- Ведаю Андрея Андреевича... Пойдем-ка в избу, накормлю вас.
В избе потчевал да выведывал:
- А муж, поди, к Хлебному двору подался?
- В бегах он, батюшка, давно в бегах.
- Так-так, женка. Ныне многи от бояр убрели... Звать-то как?
Долго выспрашивал, после же молвил:
- Побудь у меня, женка. Я ж в приказ наведаюсь. Ступай с чадом в
светелку. Да смотри, со двора не ходи.
Василиса не ушла: за двором голод лютый.
Ночь.
Сирая избенка. Тускло мерцает огонек лучины. На лавке отходит
слобожанка. Затуманенные мученические глаза подняты на киот с закоптелым
ликом Христа. Слобожанка хочет перекреститься, но нет мочи шевельнуть рукой.
Из блеклого безжизненного рта протяжный стон и тихий горестный шепот:
- За что караешь, господи-и-и?