"Валерий Замыслов. Огнем и мечем ("Иван Болотников" #2) " - читать интересную книгу автора

- Да лучшего пушкаря нам и не сыскать. То всем пушкарям пушкарь!
В тот же день в Раздоры помчал спешный гонец.

Афоня Шмоток бродил за Болотниковым тенью. Воеводский стремянный Устим
Секира как-то ревниво обронил:
- И че прилип! Откель выискался такой замухрышка? Гнал бы ты его,
батька.
- Не трожь его, Устим. С Афоней мы старые друзья.
- Слыхал, Устюха? С Иваном Исаевичем мы в одном селе жили. Ты же сбоку
припека.
- Сам ты не пришей кобыле хвост. Глянуть не на что, от горшка три
вершка, щелчком собьешь.
- Мал мех, да туго набит, Устюха. Ты ж большой пень, да дурень.
- Это я-то? - ершился задетый за живое Секира. Ему ли, известному
краснобаю, спуску давать? Да вон и казаки сбежались, гогочут, черти!
- Сам дурень. С твоей башкой в горохе пугалом сидеть. Спрячь помело-то.
Но не на того Секира напал: Афоню словом не прошибешь, сам кого хочешь
уложит.
- А пошто прятать, Устюха? - картинно подбоченясь, отвечал Шмоток. -
Рот, чать, не ворота, клином не запрешь.
Нашла коса на камень!
А ратники довольны: такую перебранку не часто услышишь,
баюны-бакульники один другого хлеще.
Собралась вокруг Шмотка и Секиры добрая сотня повольников. Хохот на сто
верст! А ратники все подваливали и подваливали. В задних рядах вытягивали
шеи, переспрашивали:
- Че рекут-то? Не слышно, братцы.
Другие, что к говорунам поближе, утирая слезы, сказывали:
- Лих, мужичонка! Посрамит ныне Секиру. Чирей, грит, те в ухо, а камень
в брюхо. Лих, дьявол!
- Не видим! Уж больно мужичонка мал!
Выпрягли лошадь, подкатили телегу, подняли баюнов над ратью. Иван
Исаевич стоял среди повольников, посмеивался. Любуясь неказистым, кудлатым
сосельником, молвил:
- Шмотка всей ратью не переспоришь. Говорит - что клещами вертит.
Молвил тепло, задушевно: с Афоней когда-то делили и горе, и радости.
Вспоминал неугомона-мужика и в Диком Поле, и в татарском полоне, и за
тяжелым веслом турецкой галеры.
Теперь же Афоня стал вдвойне дорог.
- Я ить сынка твово, Никитушку, от материна пупка отрывал. А где
повитуху сыскать? Лес, глухомань, рази што баба-яга, хе-хе. Три года в
землянке укрывались. А тут в Богородское подались. Тошно в лесу, Иван
Исаевич, чать не скитники, на люди потянуло. Бреду на село, а сердце екает:
Телятевский крутёнок. А што, как в порубе* сгноит? Не сгноил, слава богу,
однако ж батогами попотчевал, едва очухался. Опосля приказчик Калистрат
наведался.
______________
* Поруб - земляная тюрьма.

"Буде, Афонька, на полатях отлеживаться. Мужики на княжьей ниве зело