"Валерий Замыслов. Огнем и мечем ("Иван Болотников" #2) " - читать интересную книгу авторанадобны. Проворь, нечестивец!"
На барщину побрел, куды ж денешься. Хоть и лихо, а все на миру. А тут и Василиса с Никитушкой в Богородское вернулись. К батюшке Лаврентию с поклоном. "Окрести, отче, дитя малое". Тот же рыло воротит. "Чадо твое, раба божья, от Ивашки Болотникова. А сей человек вор и богоотступник, христову паству на гиль поднял. Не стану крестить". Я ж образок Спаса в руки и на колени. "Чего ж ты, батюшка, христову заповедь рушишь? А не сын ли божий велел молиться, чтоб господь сохранил родильницу и новорожденного от всякого зла, покрыл их кровом крыл своих, простил грехи родильнице, восставил ее с одра недужного и сподобил младенца ее поклониться святому храму?" Батюшку же словом не проймешь. Я к нему оком, а он боком. Не быть чаду в крестильнице - и все тут! Пришлось к бортнику Матвею на заимку бежать. Тот помог. Вернулся к Лаврентию с мехами бобровыми. Прими, баю, святый отче, на храм божий. Принял, аж глаза загорелись. Велел за Никиткой идти. Я ж к Василисе со всех ног. Та рада-радешенька. Каково сыну без церкви-то божьей? Никитку твово, Иван Исаевич, от купели принимал, крестным отцом ему стал. Так что сроднички мы, воевода. - Земно кланяюсь тебе, Афанасий. Спасибо великое, что Василису с Никиткой в беде не оставил, - обнимая крестного, растроганно молвил Болотников. толковали: - Эк солнце печет. - Другу неделю жарит, и ни дождинки. - Кабы нивы не засушило. Глянь, хлеба за угором. Сник колос. Иван Исаевич слушал озабоченные речи мужиков и сам вступал в разговоры: - По ниве тужите, ребятушки? Дождя ждете? - Ждем, воевода. Как не ждать, истомилась землица. Ишь, хлеба-то как сникли. А травы? Ни соку, ни зелени. Сенцо-то жухлое будет. Прокормись тут! - сетовали мужики. И эта мужичья боль хлестнула по сердцу. "Господи, владыка всемогущий, оратай и на войне о земле-кормилице кручинится. Нива ему допрежь всего... Эх, кабы без бояр пожить да волюшку мужику дать". Поздними вечерами, когда рать валилась на ночлег, Иван Исаевич уходил из душного шатра в поле. Нива неудержимо влекла, волновала душу. - Стосковался в полону-то? - вопрошал неизменный сопутник Афоня и, не получив ответа, словоохотливо продолжал. - Да и как не стосковаться, сосельничек. Там, в полону-то, небось и нивы не видел. Земля у янычар, чу, неладящая. Горы да камень, негде сохой ковырнуть. На Руси же вон какое раздолье, паши не выпашешь. А землица? Богова землица. В этих краях без назему родит. Иван Исаевич неторопливо шагал вдоль межи. - Через пару недель и зажинать в пору. Так ли, Афоня? - Боле и ждать неча. Вон какая сушь. На Илью-то уж всяко зашаркают. |
|
|