"Герман Леонидович Занадворов. Колыбельная, Молитва, Сливки, Была весна, Дума о Калашникове, Увертюра (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

Старик спорил с обветренным партизаном и в глубине души удивлялся себе:
будто рядом с ним и он стал тверже.
- Нет, нельзя. Хотя бы день-два.
- Вы и о себе побеспокойтесь, доктор. Те, сволочи, еще с вами
расправятся.
Сказал, и точно напомнил о недавно объявленном приказе. У Тереня
шевельнулась и мгновенно спряталась, устыдившись, трусливая мысль, что, в
самом деле, надо бы побеспокоиться о себе.
Фельдшер ласково положил руку на твердое плечо парня.
- Зачем вам за меня волноваться. Ее пожалейте. И себя. Вам бы, пожалуй,
лучше скрыться пока.
- Я останусь с ней.
Молодой партизан отказался воспользоваться кроватью фельдшера, лег у
порога, завернувшись шинелью.
Терень придвинул стул к кушетке. Сел, опустив меж колен руки. Привычный
дежурить над больными, он не хотел спать: небывалые мысли кружили голову.
Девушка стонала во сне. Парень всхрапывал у порога. Старик думал: о
себе, желавшем спокойно доработать до конца, о своей старой жизни и почти
забытой молодости и еще о многом таком, что, пожалуй, не сумел бы передать
словами.
Эти двое пришли - повернули его жизнь, будто обладали силой и правом
распоряжаться ею. Боялся ли он, помогая им? Да, боялся. Но нечто более
сильное, чем страх, заставляло его делать именно то, чего он боялся. И он
знал - если б не послушался этого "нечто", - до смерти совестился бы глядеть
людям в глаза.
На дворе, смывая остатки снега, шелестит дождь. Кто-то, чудится,
хлюпает по дороге. Терень прислушивается. Нет, никого! Только ночь -
молодая, весенняя, за несколько часов изменяющая землю.
Старик продолжал думать о тех, кто спит около, о том, что они годились
бы ему во внуки, о том, кто они друг другу и почему выбрали для себя такой
тяжелый путь.
Он глядел на раненую. Ее курчавые волосы рассыпались по подушке. Губы
полуоткрыты, грудь покачивает одеяло.
Разгоряченная лихорадкой, она казалась совсем девчуркой. Было страшно
подумать, что это юное, полное сил тело, которому жить да жить, издырявят
пулями, сделают трупом. Или не задумывалась она, что ей грозит, или, правда,
есть у этой молодежи великая вера...
Парень неожиданно поднялся, спросил, который час, и, взведя курок
автомата, вышел на улицу. Девушка, должно быть, услышала шум, вздрогнула,
просыпаясь. Немного погодя она улыбнулась.
- Это вы, доктор?
- Я, я. Не беспокойтесь. Как вы себя чувствуете?
- Кажется, лучше.
- Вот и хорошо, - сказал Терень по привычке.
Он держал девушку за запястье, но думал не о пульсе, а все о том же, о
чем думал, когда она спала. Сказал почти шепотом, словно себе:
- Сколько вам лет? Восемнадцать? Вам бы только жить да жить. А вы вон
на что пошли. Зачем же, боже мой?
Девушка помедлила, нахмурившись.
- Зачем? Неужели надо спрашивать? А как бы вы сделали? Вот и он пошел.