"Станислав Зарницкий. Дюрер " - читать интересную книгу автора

еще немного и ушел.
Альбрехт поспешил за ним. Все-таки в раннем детстве были друзьями. Но
душевного разговора не получилось - то ли Вилибальд проявил патрицианскую
заносчивость, то ли был чем-то расстроен. Только и спросил: не писцом ли он
работает у этого трухлявого пня Шеделя? Учится живописи у мастера
Вольгемута? Вот это новость! Какой же Михаэль живописец! Маляр он в лучшем
случае. В Италию нужно ехать. Боттичелли, Леонардо да Винчи, Мантенья,
братья Беллини - вот действительно учителя! Выпалил эти имена разом, кивнул
головой на прощанье. Бросил уже на ходу: если будет у Альбрехта время, пусть
зайдет в его дом на Главном рынке, поищет он в своем багаже итальянские
гравюры.
Когда выбрался Альбрехт посетить пиркгеймеровский дом, то сказали ему,
что молодой хозяин уже уехал, для него ничего не оставлял.


Пора было кончать ученье у мастера Михаэля. И Траут, и Пиркгеймер,
будто сговорившись, предостерегали: ничему он у Вольгемута не научится.
Только вот один советовал отправляться в Кольмар, а другой - в Италию.
И Вольгемут вроде тоже понял, что ничему больше не может научить
Альбрехта Дюрера. Но уж поскольку тот торчал в его мастерской, то стал он
его нещадно эксплуатировать: сделай то, нарисуй это. Работа ученику - деньги
и славу мастеру. Да в Нюрнберге ничего в секрете долго не удержится.
Типографы начали поговаривать о таланте молодого художника. Некоторые даже
предлагали самостоятельную работу.
Дома приходилось помогать отцу. Цельтес оказался порядочным человеком -
прислал письмо. С описанием столового сервиза, который заказывал. Кроме
того, сообщал, что благодаря его протекции получит, видимо, Дюрер скоро еще
один заказ - тоже на столовый сервиз, только уже золотой, для самого
императора. Вот так-то! Разве можно теперь посрамить славу нюрнбергских
мастеров. Поэтому приходилось Альбрехту рисовать эскизы супниц, солонок,
ножей, вилок, кубков. А на следующий день все переделывать заново: за ночь
придумывал отец новый изгиб, новый завиток и совершенно другой орнамент.
Нет, все же не прошли даром годы, проведенные в мастерской Вольгемута.
Может, и не так, как следует, понимал мастер Михаэль идеалы красоты, может,
и был ретроградом, признавая лишь методы нидерландской школы и начисто
отрицая школу итальянскую, но одному он твердо научил Альбрехта: ничего не
добьешься без неустанного труда. Научил его быть внимательным к деталям,
верно отображать их в рисунке, на картине. Не мог он лишь передать того, как
собрать детали в единое целое - не мог потому, что и сам не знал этого.
В какой момент родилась у молодого художника мысль о том, что есть,
видимо, законы и для решения этой задачи? Не исключено, что в то время,
когда он рассматривал полученные из Италии гравюры. А может быть, она
возникла, когда, выполняя последнее поручение мастера Михаэля, он делал
чертежи для иллюминации книги астронома и математика Региомонтана.
Нюрнбергские печатники в память о выдающемся ученом, прожившем в их городе
более четырех лет, решили издать оставленную им рукопись. Так как Шедель
занемог и работу над его "Хроникой" волей-неволей пришлось прервать,
мастерская Вольгемута взялась за новый заказ.
В библиотеке Региомонтана, перешедшей к его компаньону и завещанной
городу, узнал Альбрехт не только о том, что именно этому математику и