"Яна Завацкая. Разорванный мир " - читать интересную книгу автора

же бросилась примерять платье и украшения, мать тоже встала перед зеркалом,
оправляя жилет.
- А ты хорошо выглядишь, мам, - искренне сказала Дали.
Шестидесятилетняя стройная женщина с улыбкой посмотрела на нее.
- Ох, скажешь тоже... Старуха и есть старуха. А ты бы пошла пока в
ванную, скоро обедать будем. И одень что-нибудь приличное наконец.
Дали с удовольствием полежала в ванной, вспоминая давно забытые
ощущения, оделась во все чистое... Бог ты мой, кружевное белье, белоснежная
блузка, юбка наконец-то, а не штаны! Из зеркала на Дали смотрела не старая
еще, хотя и со значительной проседью в волосах, сорокалетняя женщина,
черноглазая, живая, крепкая. Дали крутнулась на носках, легкая юбка взлетела
и колыхнулась вокруг колен. Что-то кольнуло в сердце: а если тревога? Тьфу
ты, какая тревога, посмеялась над собой Дали. Здесь не бывает тревог...
Они вкусно пообедали. Картофельный суп, шницели, кексы на десерт. Синди
сама пекла. Совсем взрослая девчонка становится. Серое шелковое платье,
нитка жемчуга - вечерний наряд делал ее старше. О Хэлле не говорили. Синди,
оказывается, выполнила норму юного мастера по прыжкам в длину. "Я же тебя не
зря в детстве зайчиком звала", - заметила Дали. И в школе у нее все было
хорошо. На осеннем балу она будет играть бабочку. Они уже сейчас шьют
костюмы и репетируют. А еще они построили сами за лето корабль ("Да я же
тебе писала") и плавали по Листре до самого Филареса. И у нее самые большие
астры выросли. Одна очень красивого цвета, нежно-нежно голубая. А Лир
обнаглел. Сбежал и нашел себе какую-то овчарку, ее хозяйка приходила
жаловаться. Но мы пообещали, что щенков пристроим.
Потом, не успели убрать посуду, заявилась Тамми. Слух о возвращении
Дали, неизвестно, кем и когда пущенный, пронесся по городу. И до вечера шли
уже не переставая. К счастью, Синди напекла много кексов. Чай приходилось
ставить три раза. Все было как обычно, как и следовало ожидать.
И только ночью Дали вспомнила Римонду и вспомнила Хэлла. Дверь над
пропастью чуть приоткрылась. В окно смотрела яркая белая луна, и как
завороженная, Дали не сводила с луны взгляда.
Маленький мальчик помнился ей. Маленький мальчик сидел у нее на руках.
С ним было куда тяжелее, чем с Синди. Он был капризным, непослушным, часто
болел, он дрался, ломал руки и ноги, вечно был в синяках. Он купался, где не
положено, бил стекла, лазил по крышам. Он мастерил рогатки. Но бог мой, она
была матерью маленького мальчика! Какой она была счастливой, ничего не
понимающей дурой!
Каким он был дерзким, противным мальчишкой... Но он возвращался-то
сюда, в этот уют и тепло, и здесь его кормили, укладывали спать, здесь ему
читали вслух книги, смазывали царапины. Теперь ничего этого у него нет. Он
отверг все это ради своей волчьей мужской свободы. Дали знала, всегда знала,
что это произойдет. Хэлл не из тех, кто может остаться. Тот мир, страшный
мир манил его, звал, требовал к себе. Хэлл был сыном того мира, неважно, что
вырос он в Арвилоне (А где еще, кроме Арвилона, могут вырасти дети?) И
теперь он получал то, что выбрал сам. Что не мог не выбрать. Но Дали
стискивала зубы, и подушка ее была мокрой, она думала о мире, где живет
теперь Хэлл, она думала о том, что он ел сегодня, на какой кровати - и на
кровати ли - он спит, и спит ли вообще, и жив ли он, и если жив, то,
возможно, избит, ранен, унижен, да бог мой, с ним могло произойти все, что
угодно... С этим маленьким мальчиком.