"Владимир Заяц. Дорожные разговоры (Авт.сб. "Тяжелые тени")" - читать интересную книгу автора

Завотделом - мужчина лет пятидесяти - тоже страдал от жары. Он разделся
по пояс, обнажив мускулистый, хоть и несколько заплывший жирком торс.
Завотделом был невысок ростом, кряжист и постоянно весел. Все у него
получалось как-то особенно ловко и непринужденно. Любая мелочь доставляла
ему удовольствие. Он первым обнаружил на перроне ящик мороженщицы,
прячущейся в жидкой тени акаций. После его веселой просьбы нам прежде
других принесла чай молодая проводница, улыбаясь Лене, как давнему и
хорошему знакомому.
Как видите, до сих пор повествование идет без всяких "выкрутасов", и я,
рискуя потерять благосклонное внимание любителей захватывающей фантастики,
заверяю, что и дальше буду излагать все абсолютно правдиво. Итак,
продолжаю...
Попутчики, как водится, разговорились. Первым начал бестрепетный
кибернетик. Он, растопырив глаза, напористым баском стал торопливо,
взахлеб говорить нечто невразумительное:
- Мы на работе... Да!.. Много всего! Именно так! Вот чему программисты
машину научили. Именно так! То есть нет! Говорится только, что "научили".
В программу хохму засунули. Если вопрос задаешь некорректно - в научном
смысле, - машина отвечает: "Научись задавать вопросы, болван!" Да!
Он тут же захохотал, а мы, недоуменно переглянувшись, вежливо
поддержали его коротким смешком. Леонид, сощурившись от бьющего в глаза
солнца, смотрел на Кибера со своей неизменной обаятельной улыбкой, хотя
оттенок ее почти неуловимо изменился.
Впечатление от воспоминаний Кибера было не лучшим, и, чтобы его
исправить, я попытался второпях рассказать о нескольких, как у медиков
говорится, "интересных" случаях из практики. Рассказал первое, что пришло
в голову, и, как назло, истории вспомнились довольно жуткие - то о
дорожном травматизме, то о послеоперационных осложнениях. Слушатели
удрученно молчали, и до меня наконец дошло, что иду я по неверной дороге.
Тут поезд загрохотал по мосту, и я, воспользовавшись вынужденной паузой,
прервал рассказ. Когда мы проехали мост, никто не попросил меня
продолжить.
Пришел черед Леонида. Он начал совсем тихо, искоса поглядывая в окно,
пригасив улыбку.
- Знаете, ребята, - сказал, подперев голову кулаком, - я ведь в детдоме
вырос. И не жалею. То есть жалею, конечно, что война отняла у меня
родителей. Но рад, что детдом дал мне так много. Там я понял, как важно
быть верным в дружбе; понял, что в борьбе со всякой дрянью мало одного
благородного негодования. И уменью находить общий язык с самыми разными
людьми научил меня детдом. Слово "некоммуникабельность" мне непонятно.
Наш класс был большим братством, и все верны ему и теперь, много лет
спустя. Но почему я завел разговор о своем послевоенном детстве? Да
потому, Володя, что вы, фантасты, катаете преимущественно о космосе...
- Или кибернетике. Именно так, - авторитетно поддакнул Кибер и прикрыл
слипающиеся веки.
- Но почему только Космос? - продолжал Леонид. - В общем, это понятно:
для вас он средоточие необыкновенного. Он играет для фантастов роль
пробного камня. Им они испытывают человеческое в человеке. Но в этой роли
его возможности, как ни парадоксально, не беспредельны. Беспредельны
душевные и умственные возможности человека. Их надо исследовать, ими надо