"В.Зазубрин. Щепка ("Сибирские огни", No 2 1989) (про революцию)" - читать интересную книгу автора

злобно ткнул его в грудь дулом нагана.
- Раздевайся, гад.
- Дайте холуя.
Непомнящих и Худоногов схватили упрямого за ноги, свалили. Рядом почти
без чувств генерал Треухов. Хрипел, задыхался, молил. В горле у него шипело,
словно вода уходила в раскаленный песок. Его тоже пришлось раздевать.
Соломин плевался, отвертывался, когда стаскивал штаны с красными лампасами.
Тьфу! Не продыхнешь. Белье-то како обгадил.
Гвардеец, раздетый, стал, сложил руки на груди и ни шагу. Заявил с
гордостью:
- Не буду перед всякой мразью вертеться. Стреляй в грудь русского
офицера.
Отхаркался и Худоногову в глаза. Худоногов в бешенстве сунул в губы
офицеру длинный ствол маузера и, ломая белую пластинку стиснутых зубов,
выстрелил. Офицер упал навзничь, беспомощно дернув головой и махнув руками.
В судорогах тело заиграло мраморными мускулами атлета. Срубову на одну
минуту стало жаль красавца. Однажды ему было также жаль кровного могучего
жеребца, бившегося на улице с переломленной ногой. Худоногов рукавом стирал
с лица плевок. Срубов ему строго:
- Не нервничать.
И властно и раздраженно:
- Следующую пятерку. Живо. Распустили слюни.
Из пятерки остались две женщины и прапорщик Скачков. Он так и не
перерезал себе горла. И уже голый все держал в руках маленький осколок
стекла.
Полногрудая вислозадая дама с высокой прической дрожала, не хотела идти
к "стенке". Соломин взял ее под руку:
- Не бойсь, дорогая моя. Не бойсь, красавица моя. Мы тебе ничо не
сделаем. Вишь, туто-ка друга баба.
Голая женщина уступила одетому мужчине, С дрожью в холеных
ногах, тонких у щиколоток, ступала по теплой липкой слизи пола. Соломин
вел ее осторожно с лицом озабоченным.
Другая-высокая блондинка. Распущенными волосами прикрылась до колен.
Глаза у нее синие. Брови густые, темные. Она совсем детским голосом и
немного заикаясь:
- Если бы вы зн-знали, товарищи... жить, жить как хочется...
И синевой глубокой на всех льет. Чекисты не поднимают револьверы. У
каждого глаза -угли. А от сердца к ногам ноющая, сладкая истома. Молчал
комендант. Неподвижно стояли пятеро с закопченными револьверами. А глаза у
всех неотрывно на все. Стало тихо. Испарина капала с потолка. Об пол
разбивалась с мягким стуком.
Запах крови, парного мяса будил в Срубове звериное, земляное. Схватить,
сжать эту синеглазую. Когтями, зубами впиться в нее. Захлебнуться в соленом
красном угаре... Но Та, которую любил Срубов, которой сулил, была здесь же.
(Хотя, конечно, какое бы то ни было противопоставление, сравнение Ее с
синеглазой немыслимо, абсурдно.) А потому - решительно два шага вперед. Из
кармана черный браунинг. И прямо между темных дуг бровей, в белый лоб
никелированную пулю. Женщина всем телом осела вниз, вытянулась на полу. На
лбу, на русых волосах змейкой закрутились кровавые кораллы. Срубов не
опускал руки. Скачков - в висок. Полногрудая рядом без чувств. Над ней