"В.Зазубрин. Щепка ("Сибирские огни", No 2 1989) (про революцию)" - читать интересную книгу автора

ненавистную дудочку, заткнуть ее. И ведь сидит, начальство из себя
разыгрывает за его же столом. Ручку белую слоновой кости схватил красной
лапой, в чернилах всю вымазал. А допрос-пытка. Да хотя бы уж допрашивал.
Куда там-лекцию читает: авторитет партии, престиж Чека. И все дудочкой
кверху, кверху, как в самое сердце сует ее, ковыряет.
Рвет Срубов бороду. Зубы стискивает. Глазами огненными, ненавидящими
Каца хватает. По жилам обида кислотой серной. Жжет, вертит. Не выдержал.
Вскочил и бородой на него:
- Понял ты, дрянь, что я кровью служил Революции, я все ей отдал, и
теперь лимон выжатый. И мне нужен сок. Понял, сок алкоголя, если крови не
стало.
На мгновенье Кац, следователь, предгубчека, обратился в прежнего Ику.
Посмотрел на Срубова ласковыми большими глазами.
- Андрей, зачем ты сердишься? Я знаю, ты хорошо служил Ей. Но ведь ты
не выдержал?
И оттого, что Кац боролся с Икой, оттого, что это было, больно, с болью
сморщившись, сказал:
- Ну, поставь себя на мое место. Ну, скажи, что я должен делать, когда
ты стал позорить Ее, ронять Ее достоинство?
Срубов махнул рукой и по кабинету. Кости хрустят в коленях. Громко
шуршали кожаные штаны. На Каца не смотрит. Стоит ли обращать внимание на это
ничтожество? Перед ним встала Она - любовница великая и жадная. Ей отдал
лучшие годы жизни. Больше -жизнь целиком. Все взяла-душу, кровь и силы. И
нищего, обобранного отшвырнула. Ей, ненасытной, нравятся только молодые,
здоровые, полнокровные. Лимон выжатый не нужен более. Объедки в мусорную
яму. Сколько позади Ее на пройденном пути валяется таких, выпитых,
обессилевших, никому не нужных. Видит Срубов ясно Ее, жестокую и светлую.
Проклятия, горечь разочарования комком жгучим в лицо Ей хочет бросить. Но
руки опускаются. Бессилен язык. Видит Срубов, что Она сама-нищая, в крови и
лохмотьях. Она бедна, потому и жестокая.
Но инвалид, объедок еще жив и жить хочет. А мусорщик с метлой уже
пришел. Вон сидит-дудочка кверху. Нет, он не хочет в яму. Его решили
уничтожить. Не удастся. Он сумеет скрыться. Не найдут. Жить, жить... Пусть
остается на столе фуражка. С хитрой ядовитой улыбкой к Кацу:
- Гражданин предгубчека, я еще не арестован? Разрешите мне выйти в
клозет?
И в дверь. И по коридору почти бегом. А Кац, ставший опять Кацем,
предгубчека, краснеет от стыда за минутную слабость. С силой крутит ручку
телефона, справляется у начальника тюрьмы, есть ли свободная одиночка.
Закуривает, ждет Срубова, твердо, спокойно подписывает постановление об его
аресте.
Но Срубов уже на улице. На тротуарах людно и тесно. По середине дороги
длинные костлявые ноги разбрасывал широко. Руками махал. Волосы на ветру
торчком в разные стороны. Любопытные останавливались и показывали пальцами.
Ничего не видел. Помнил только, что надо бежать. Несколько раз сворачивал за
углы. Названия улиц, номера домов не играли роли. Важно было только
скрыться. Задыхался, падал, вставал и снова дальше. Хлопали, открывались
какие-то двери. Росла надежда, что побег удастся. Не догонят...
И вдруг неожиданно, как несчастье, черная непроницаемая стена
загородила дорогу. А за спиной двойник. Он, оказывается, гнался все время