"В.Зазубрин. Щепка ("Сибирские огни", No 2 1989) (про революцию)" - читать интересную книгу автора

просил разрешения разграфить (зарубить шашками)-отказали. Стреляли сразу
десять человек из револьверов в затылки. Некоторые приговоренные от страха
садились на край канавы, свешивали в нее ноги. Некоторые плакали, молились,
просили пощадить, пытались бежать. Картина обычная. Но кругом была конная
цепь. Кавалеристы не выпустили ни одного-порубили. Крутаев выл, требовал
меня-"Позовите товарища Срубова! Имею ценные показания. Приостановите
расстрел. Я еще пригожусь вам. Я идейный коммунист". И когда я подошел к
нему, он не узнал меня, бессмысленно таращил глаза, ревел-"Позовите
товарища Срубова!" Все-таки пришлось расстрелять его. Обнаружилось у него уж
слишком кровавое прошлое, надоели заявления на него, да к тому же, все, что
мог дать нам, он дал.
Но все же меня поразило, привело в восторг большинство этих людей.
Видимо, Революция выучила даже умирать с достоинством. Помню, еще мальчишкой
я читал, как в японскую войну казаки заставили хунхузов рыть могилы, сажали
их на край и поочередно, поодиночке отрубали им головы. Меня восхищало это
восточное спокойствие, невозмутимость, с которым ожидали смертельного удара.
И теперь я прямо залюбовался, когда освещенная луной длинная шеренга голых
людей застыла в совершенном безмолвии и спокойствии, как неживая, как ряд
гипсовых алебастровых статуй. Особенно твердо держались женщины. И надо
сказать, что, как правило, женщины умирают лучше мужчин.
Из ямы кто-то закричал: "Товарищи, добейте!" Соломин спрыгнул в яму на
трупы, долго ходил по ним, переворачивал, добивал. Стрелять было все-таки
плохо. Ночь была хотя и лунная, но облачная.
Когда луна осветила окровавленные лица расстрелянных, лица трупов, я
почему-то подумал о своей смерти. Умерли они-умрешь и ты. Закон земли
жесток, прост-родись, роди, умирай. И я подумал о человеке-неужели он,
сверлящий глазами телескопов эфир вселенной, рвущий границы земли, роющийся
в пыли веков, читающий иероглифы, жадно хватающийся за настоящее, дерзко
метнувшийся в будущее, он, завоевавший землю, воду, воздух, неужели он
никогда не будет бессмертен? Жить, работать, любить, ненавидеть, страдать,
учиться, накопить массу опыта, знаний и потом стать зловонной падалью...
Нелепость...
Возвращались мы с восходом солнца. Проходя к автомобилю, я наступил
ногой на муравейник. Десятки муравьев впились мне в сапоги. Я ехал и думал:
козявка и та вступает в смертельный бой за право жить, есть, родить. Козявка
козявке грызет горло. А мы вот философствуем, нагромоздили разных
отвлеченных теорий и мучаемся. Пепел говорит: "Революция-никакой
философии". А я без "философии" ни шагу. Неужели это только так и есть...
родись, роди, умри?"

XI

Потом была койка в клиниках для нервнобольных. Был двухмесячный отпуск.
Было смещение с должности предгубчека. Была тоска по ребенку. Был длительный
запой. Многое было за несколько месяцев.
И вот теперь этот допрос. Срубов худой, желтый, под глазами синие дуги.
Кожаный костюм надет прямо на кости. Тела, мускулов нет. Дыхание
прерывистое, хриплое.
А допрашивает Кац. Лицо у него-круглый чайник. Нос-дудочка острая,
опущенная вниз. Хочется встать и с силой ткнуть большим пальцем в