"Василий Зеньковский. Пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.)" - читать интересную книгу автора

явочного перехода одной стороны к новому порядку я не мог признать. Я видел,
что митр. Антонию крайне не понравилась моя точка зрения... После этого
свидания мы уже с ним не видались до неожиданной (см. ниже) встречи у самого
митр. Антония перед моим отъездом в Крым.

Вопрос об уставе средней духовной школы начинал становиться острым.
Кончился Июль, - и я по опыту знал, как трудно проводить законопроекты в
Совете Министров - в виду массы вопросов, обременявших его. Между прочим,
крайняя усталость, вызванная напряженной и нервной работой в течение всего
лета, настолько давала себя знать, что передо мной встал вопрос об отпуске.
Бросить чтение лекций в Университете я ни за что бы не согласился, поэтому
нужно было во что бы то ни стало к концу Августа уехать на 3-4 недели в
Крым. Я говорил Гетману, что если он хочет, чтобы я работал дальше в
качестве министра, он должен согласиться на мой отпуск. По разным причинам -
об них буду говорить дальше, когда буду рассказывать об общей работе власти,
об общем положении - Гетман не соглашался, но я категорически заявил ему,
что, если он не может дать мне отпуска, тогда я должен подать в отставку.
Гетман уступил, вопрос о моем отъезде был решен - и мне во что бы то ни
стало нужно было добиться до своего отъезда утверждения положения о духовных
школах - начиная с церковно-приходских и кон-

114


чая духовными семинариями - и на основании этого провести новые штаты.

Несмотря на мои напоминания, от митр. Антония не поступало отзыва и
тогда я, посовещавшись с К.К. Мировичем, горячо принимавшим к сердцу судьбы
духовной школы, решил действовать без митр. Антония. Я снова нарушал - как и
в вопросе о Дух. Академии - нормальныя границы для светской власти - но что
было делать с упорством митр. Антония, не желавшего уступать мне и
решившегося путем оттяжки выиграть "битву"? После некоторых колебаний я внес
в Совет Министров выработанные проекты и штаты. В своей церковной совести я
был спокоен, - как не жалею и теперь о том, что я сделал. Положение не было
нормальным - ни в гражданской, ни в церковной сфере: мы проходили тяжкую
пору временного возврата к нормальной жизни и восстановления всех бед,
нанесенных большевизмом - и в то же время в пору ломки старых уже отживших
форм жизни. Церковь впервые выходила на простор свободного самоустроения - и
та группа епископов, которая фактически была на Украине во главе с митр.
Антонием - все еще была пронизана старым архиерейским деспотизмом. То, что в
их устах называлось "свободой Церкви" означало фактически свободу
епископата, который не хотел считаться с иным церковным мнением, чем он сам
имел. Как член Церкви, как преданный сын ее, я очень глубоко ощущал это
неуважение епископов к церковному народу - и у меня лишь росло сознание, что
на своем месте я должен сделать все, чтобы дать церковному телу жить полной
жизнью. Я не впадал в грех самодержавия, потому что вовсе не проводил своего
личного мнения, самым серьезным образом считался с голосом Церкви - и больше
всего с тем, что успел сказать Всероссийский Церковный Собор. Совесть моя,
как члена Церкви, не дрогнула, когда я, убедившись в крайней и, бесспорно,
вредной для Церкви реакционности украинского епископата, истощив все