"Мишель Зевако. Коррида " - читать интересную книгу автора

насмехались над ней! Нет, Чико так и не стал мужчиной. Он ребенок и никогда
не повзрослеет. И как только она могла поверить, что этот мальчик мог
говорить и поступать так, как говорят и поступают настоящие мужчины! Она
была вне себя от злости, и злилась она прежде всего на саму себя. И внезапно
возникшая в ее голове мысль видеть карлика у своих ног послушной собакой,
готовой подобострастно лизнуть хозяйскую туфлю, стала ее непреодолимым
желанием, навязчивой идеей.
Желая добиться своего, Хуана неожиданно смягчилась:
- Ты меня вовсе не рассердил.
- Правда?!
- Разве у меня рассерженный вид? - сказала она и улыбнулась мгновенно
просиявшему Чико.
Чтобы перейти от слов к делу, она небрежно приподняла свою изящную ногу
в шелковом розовом чулке и принялась шаловливо покачивать ею, едва не
касаясь груди малыша Чико носком кожаной хорошенькой туфельки. Хуана
какое-то время с нескрываемым удовольствием разглядывала свою ножку, будто
дорогую безделушку, а потом перевела взгляд на Чико, словно безмолвно
приказывая ему: "Ну целуй же, дурачок!"
Всего лишь в нескольких дюймах от его лица находилась маленькая ножка,
обутая в изящный и богато расшитый башмачок. (О, такую роскошную обувь
делали в те времена только в знаменитом андалузском городе Кордова!)
Мелькавшая перед глазами безумно разволновавшегося Чико ножка, казалось,
манила, дразнила, призывала малыша: "Ну же, смелее, целуй меня".
О нет! Чико не мог устоять перед столь сильным для него соблазном;
прекрасное лицо Хуаниты улыбалось, значит, она не сердилась на него. И он
упал на колени.
На лице девушки мелькнуло выражение радости. (Он был слишком
взволнован, чтобы это заметить.) Впрочем, Хуана слегка жалела своего
маленького приятеля, хотя все в ней и ликовало.
Ее милая ножка опять едва не задела лица малыша, продолжавшего стоять
на коленях. Туфелька была так близко от его пылающего лба и трепещущих губ;
она прямо-таки требовала поцелуя. Но наш бедный Чико в своей робости был
неисправим. Он и не мыслил себе подобной дерзости. Что бы сказала хозяйка,
если бы он себе это позволил? Ему, разумеется, было невдомек, что, наберись
он смелости заключить малышку Хуаниту в объятия, та никогда бы не отвергла
его страстный поцелуй.
Наконец стоявший на коленях перед своей возлюбленной карлик осмелел
настолько, что произнес:
- Позволь мне...
Но она не дала ему даже договорить. Носок роскошной туфельки ткнул Чико
в губы - такие робкие и такие несмелые. Казалось, Хуана вложила в этот удар
все свое раздражение, всю свою злость. Ей хотелось разбить губы карлика в
кровь. Теперь наконец-то Чико все понял и, пьяный от счастья, бросился
целовать только что ударивший его башмачок. Он лобзал пол, которого касались
ножки его возлюбленной, ловил губами подошву ее туфельки, задыхался от
волнения и восторга. Но нога Хуаны медленно отстранилась, словно желая
умерить его пыл и заставляя его голову опускаться все ниже и ниже - пока
своим лбом он не почувствовал дерево табурета. Этого-то и добивалась
красавица.
С торжествующей улыбкой, сполна удовлетворенная своей победой, она тем