"Лев Жданов. Грозное время (Роман-хроника 1552-1564 гг.) " - читать интересную книгу автора

- Вижу! - отозвался лекарь.
Испробовав пульс Ивана, ощупав его голову, тело, дав выпить из чарки
какого-то настоя, - лекарь, отходя, произнес:
- Толкуйте теперь... Нет жару... В сознании государь. Если не ошибаюсь
я, самое тяжкое время миновало. На поправку царь пойдет...
- Ох, дай-то Господь! - вырвалось у всех, и они стали креститься,
шепча: - Дай, Господи, подай, Господи!..
- Царь-государь! Родимый ты наш! - негромко начал Данило. - Как можешь?
Легче ль тебе Бог дал? Дело есть великое. Не в тяготу ли будет? Потерпеть
бы, пока совсем одужаешь... Да никак невозможно...
Слабая, легкая краска проступила на мертвенно бледном, исхудалом лице
царя. Хотя болезнь притупила в нем способность к восприятию, но и малейшее
волнение было тяжело для истощенного организма.
- Говори... я слушаю... я все пойму... - тихо, с остановками произнес
Иван, не шевелясь по-прежнему ни единым суставом, окованный полной телесной
слабостью.
- Перво-наперво, вот послухай, что боярин твой, Ивашка Петров, баять
будет. Какие речи промеж бояр и воевод пошли, как стало ведомо, что наутро -
всем присяга, креста целование приказано за княже Димитрия цареванье, за
власть государскую... Бунтуют, слышь, людишки твои наихудшие... холопы
нерадивые! На нас ополчаются, на весь род наш, Захарьинский, будто мы тебе и
царству не слуги и помощники, а лиходеи... Вот, послухай...
И Данило отошел, давая место у кровати боярину Федорову. Тот подступил
поближе, с земными поклонами и раболепным выражением на подвижном лице, в
скользящем взгляде мышиных, бегающих глаз.
- Говорить ли, государь?
- Говори... все сказывай...
- Лекарю-жидовину да монашку ты бы повыйти приказал.
Иван сделал знак, и Юрьин выпроводил из покоя обоих. Не переставая
оглядываться, негромким, быстрым говорком, с какой-то бабьей интонацией
доносчик-боярин зачастил:
- Ныне, опосля литургии Божественной, как за тебя, пресветлый осударь,
в твое место царское - братец твой, князь-осударь Юрья Васильич здорованье
принимал княженецкое, да боярское, да воеводское и христосованье давал свое
государское, - немало всякого чина люду во дворец твой государев
сошлось-понаехало. Сени, дворы и переходы полны. И тут о крестном целованье
было сказано. И в тот же час разные пустотные речи пошли. И такие-то речи,
что сказать боязно...
- Говори!
- А баяли, царь-осударь, все люди знатные: князь Петр Патрикеев, Щенята
по прозвищу... Пронские князья, братовья и сродники ихние... Да Ивашка же
Турунтай, и Данилка, Димитриев сын, да другой Ивашка, Васильев сын, што с
самой Прони... И Одоевские, сродники княгини Евдокеи, да сам Володимер,
князь-осударь, брательник твой... И Мезецкий, и Сенька, княжич Ростовский, и
Оболенские туды ж, и Оболонские - худородники, лоскутники... И все заодно. И
баяли они, осударь, што креста им княжичу Димитрию Ивановичу не целовать и
"пеленочному царю" не служивать. Да и служба та будет не царскому дитю, а
пронырам Юрьевым-Захарьиным. Они-де, чрез царицы-матушки заступку, и
наладили-де это крестное целование, себе на величанье, а всем истым боярам и
князьям на умаленье. И как почали им другие люди на тех речах выговаривать,