"Андре Жид. Пасторальная симфония" - читать интересную книгу автора

осуждением, смотрит она на каждый душевный порыв, усматривающий в
христианстве не одно только обуздание инстинктов.
Сознаюсь, что по прибытии в Невшатель я так и не сходил расплатиться с
нашей суровщицей, как просила меня Амелия, и не привез ей коробку ниток. Но
за это я потом так рассердился на себя, что сама она, наверное, сердилась бы
не больше; тем более, что я дал себе твердое слово не забыть, памятуя, что
"кто проявляет верность в малых делах, проявит ее и в великих", а кроме того
я заранее страшился выводов, которые она могла бы сделать из этой
забывчивости. Мне определенно хотелось, чтобы она меня как-нибудь
попрекнула, ибо в данном случае мне было бы поделом. Но так уже обычно
бывает, что мнимая обида берет верх над конкретной виной; о, как чудесна
была бы жизнь, если бы мы довольствовались одними реальными бедствиями, не
преклоняя слуха к призракам и химерам нашего ума... Впрочем, я, кажется,
начинаю записывать сюда вещи, которые отлично могли бы послужить темой для
проповеди (Луки, ХII, 29 "Не питайте помыслы неспокойные"). А я ведь решил
заносить сюда историю умственного и морального развития Гертруды. Продолжаю.
Я думал, что буду в силах проследить это развитие шаг за шагом, и начал
свой рассказ с большими подробностями. Но помимо того, что у меня нет
времени детально описать все фазы этого развития, мне необыкновенно трудно
установить теперь его точную последовательность. Отдавшись течению рассказа,
я сначала изложил мысли Гертруды, затем наши беседы, уже сравнительно
недавние, и всякий, кто случайно прочтет эти страницы, будет несомненно
поражен, узнав, как скоро она научилась правильно выражаться и мыслить
вполне основательно. Дело в том, что развитие ее отличалось поразительной
быстротой: я часто изумлялся, с какой стремительностью ловит она ту
интеллектуальную пищу, которую я ей подносил, и все то, чем она могла
овладеть, усваивая ее себе в результате неослабной работы сравнения и
внутреннего созревания. Она вызывала мое удивление тем, что постоянно
угадывала или опережала мою мысль, и часто за период от одного разговора к
другому я почти не узнавал своей ученицы.
По истечении нескольких месяцев никак нельзя было бы предположить, что
мысль ее столь долгое время пребывала в дремоте. Она выказывала даже
большую зрелость суждения, чем это свойственно большинству молодых
девушек, отвлекаемых соблазнами внешнего мира и рассеивающих лучшую часть
своего внимания на бесчисленные вздорные занятия. А кроме того она,
по-видимому, была много старше, чем нам сначала показалось. Можно было
подумать, что она старалась обратить себе на пользу свою слепоту, а я готов
был признать, что во многих отношениях это увечье сообщало ей известные
преимущества. Я невольно сравнивал ее с Шарлоттой, и, когда мне случалось
иногда повторять с моей дочерью уроки и наблюдать, как ум ее отвлекается при
виде первой же пролетевшей по комнате мушки, я думал: "Странно, она
несомненно лучше слушала бы меня, если бы была лишена зрения".
Само собою разумеется, Гертруда питала большое пристрастие к чтению: я
же, верный своей заботе возможно чаще сопровождать работу ее мысли, не
желал, чтобы она много читала, или, вернее, чтобы она много читала без меня,
в особенности же Библию, - желание, пожалуй, очень странное для
протестанта. Я вернусь еще к этой теме; но прежде чем приступить к столь
важному вопросу, мне хочется рассказать один мелкий случай, связанный с
музыкой, случай, имевший место - если я правильно вспоминаю - некоторое
время спустя после невшательского концерта.