"Андре Жид. Тесей" - читать интересную книгу автора

сейчас, берет начало все, чем ты будешь.
Я не говорил бы с тобою так долго, если бы не принимал в тебе большого
участия. Но прежде, чем ты отправишься навстречу своей судьбе, я хочу, чтобы
ты послушал моего сына. Выслушав его, ты будешь лучше отдавать себе отчет в
том, какой опасности тебе предстоит избежать. Хотя благодаря мне он смог
вырваться из чар лабиринта, его рассудок остался в досадной власти их
колдовства".
Дедал направился к низенькой дверце и, приподняв закрывавший ее полог,
громко позвал: "Икар, любимое дитя мое, приди излить нам свою тоску, вернее,
продолжи свой монолог, не обращай внимания на меня и моего гостя. Веди себя
так, как будто нас здесь нет".
VIII

Я увидел молодого человека почти одного со мною возраста, который в
полумраке показался мне необычайно красивым. Светлые волосы, а они были у
него очень длинными, локонами спадали ему на плечи. Его взгляд, похоже, не
задерживался на предметах. Обнаженный по пояс, он носил туго облегавшие его
в талии железные доспехи. Набедренная повязка, как мне показалось из темной
ткани и кожи, повыше бедер была завязана смешным широким и пышным бантом.
Взгляд мой привлекла обувь из белой кожи, которая вроде бы говорила о том,
что он собрался прогуляться; однако в движении у него был только рассудок.
Казалось, он нас не видит. Продолжая, несомненно, какую-то свою мысль, он
говорил: "Кто же все-таки начало - мужчина или женщина? Всевышний -
женского рода? Из чрева какой Великой матери вышли вы все, многочисленные
формы? Из чрева, оплодотворенного каким производителем? Двойственность
недопустима. В этом случае Бог есть дитя. Мой разум отказывается делить
Бога. Если только я допущу такое деление, начнется борьба. Кто имеет
несколько Богов, тот имеет войну. Нет Богов, есть единый Бог. Царствие Бога
- это мир. Все соединяется и примиряется в Едином".
Он помолчал секунду, затем продолжил: "Чтобы общаться с божеством,
человек должен локализовать его и уменьшить. Бог есть лишь частица. Боги
суть разделение. Он - всесущ, они локальны".
Снова помолчав, он, мучительно задыхаясь, с тревогой в голосе опять
заговорил: "Но смысл всего этого, Боже правый, - стольких трудов, стольких
усилий? Для чего? В чем смысл бытия? И смысл поисков смысла? К чему идти,
как не к Богу? В какую сторону? Где остановиться? Когда можно будет сказать:
да будет так, игра сделана. Как достичь Бога, исходя из человека? А если я
исхожу из Бога, то как прийти к самому себе? Однако при том, что Бог вылепил
меня, разве не создан Бог человеком? Именно на этом перекрестке дорог, в
самом центре этого креста и желает удерживаться мой рассудок".
Пока он произносил это, вены у него на лбу вздулись, по вискам струился
пот. По крайней мере мне так показалось, ибо видеть отчетливо в полумраке я
не мог, но я слышал его тяжелое дыхание, как будто он делал огромное усилие.
Еще через секунду он продолжил:
"Я вовсе не знаю, где начинается Бог, и еще менее - где он кончается.
Я лучше выражу свою мысль, если скажу, что он никогда не кончает начинаться.
О! Как я сыт по горло всеми этими ИТАК, ПОТОМУ ЧТО, ПОСКОЛЬКУ!.. Этими
рассуждениями и выводами. Из самого замечательного умозаключения я извлекаю
лишь то, что сам же вложил туда вначале. И если я вкладываю туда Бога, я его
и обнаруживаю. Я нахожу его там, если я его туда вложил. Я прошел всеми