"Славой Жижек. Кант и Сад - идеальная пара" - читать интересную книгу автора

ли он не смог бы контролировать его сильные чувства если перед зданием, где
он имеет эту возможность, была построена виселица, на которой его бы
немедленно повесили сразу после удовлетворения его страсти. Нам не надо
долго гадать каким мог бы быть его ответ". [3]

Контраргумент Лакана здесь таков: что если мы столкнемся с субъектом
(как это обычно происходит в психоанализе), который может полностью получать
удовольствие от ночи страсти только если ему угрожает некая фигура
"виселицы", т.е. если, делая это, он нарушает некий запрет?

Был такой итальянский фильм в 60х, "Казанова 70", с Вирна Лизи и
Марчелло Мастрояни в главных ролях, который вращается вокруг этой самой
темы: герой способен сохранять свою сексуальную силу только в случае, если
совершение "этого" содержит некий род опасности. В конце фильма, когда он
близок к женитьбе на своей возлюбленной, он хочет по крайней мере нарушить
запрет супружеских отношений, переспав с ней за ночь до свадьбы - тем не
менее, его невеста несознательно испортила даже это небольшое удовольствие
тем, что получила у священника специальное разрешение для них обоих - спать
вместе на ночь раньше, так что действие лишилось своей трансгрессивной
остроты. Что он может теперь сделать. В последнем кадре фильма, мы видим как
он ползет по портику снаружи высокого здания, поставя перед собой трудную
задачу проникнуть в спальню девушки самым опасным путем в отчаянной попытке
связать сексуальное удовольствие со смертельной опасностью... Так, что
позиция Лакана состоит в том, что если удовлетворение сексуальной страсти
включает в себя отстранение даже самых элементарных "эгоистических"
интересов, если это удовлетворение явно локализовано "по ту сторону принципа
удовольствия", тогда, несмотря на все уверения в обратном, мы имеем дело с
этическим действием, тогда его "страсть" в строгом смысле этична... [4]

Далее позиция Лакана состоит в том, что это скрытое садовское измерение
"этической страсти" не приписывается Канту нашей эксцентричной
интерпретацией, но присуще самой кантовской теоретической доктрине. [5] Если
мы оставим в стороне основную часть "косвенных улик" для этого (разве
кантовское постыдное определение брака - "соглашение между двумя взрослыми
людьми противоположного пола о взаимном использовании половых органов друг
друга" - не всецело садовское, поскольку оно сводит Другого, полового
партнера субъекта, к частичному объекту, к его/ее телесному органу, который
доставляет удовольствие, не принимая в расчет его/ее в качестве Целого
человеческой Личности?) поворотный момент, который позволяет нам различать
очертания "Сада в Канте" - это способ, которым Кант концептуализирует
отношения между чувствами и моральным законом.

Хотя Кант настаивает на полном разрыве между патологическими
проявлениями чувств и чистой формой морального Закона, существует
единственное априорное чувство, которое субъект испытывает, когда
сталкивается с предписанием морального Закона, боль унижения (из-за
принижения человеческого чувства собственного достоинства, вследствие
"радикального Зла" человеческой природы); по Лакану, эта привилегированность
кантовской боли в качестве единственного априорного чувства строго
соответствует понятию боли у Сада (мучение и унижение другого, будучи