"Славой Жижек. Когда простота означает странность, а психоз становится нормой" - читать интересную книгу автора

и служит цели вашей глубинной самореализации..." Или: "вы не должны
разводиться, за исключением тех случаев, когда ваш брак фактически терпит
неудачу, когда его переживают как невыносимое эмоциональное бремя, которое
фрустрирует вашу жизнь", - короче говоря, за исключением тех случаев, когда
продолжение отношений имело бы смысл (так как едва ли кто-нибудь разводится,
когда его брак в полном расцвете). Неудивительно, что сегодня люди
предпочитают Далай-ламу Папе. Даже те, кто почитают моральную позицию Папы,
обычно оговаривают то, что папа остается, тем не менее, безнадежно
старомодным, средневековым, связанным старыми догмами, не отвечающим
требованиям новых времен. Как можно сегодня игнорировать проблемы
контрацепции, разводов, абортов? Разве они не являются сегодня фактами нашей
жизни? Как папа может отрицать право на аборт даже для той монахини, которая
забеременела в результате изнасилования, как папа относился к случаям
изнасилования монахинь во время войны в Боснии? Разве не ясно, что даже тот,
кто принципиально выступает против абортов, в таком чрезвычайном случае
должен поступиться принципами и согласиться на компромисс? То, с чем мы
сейчас столкнулись, является образцовым примером сегодняшней идеологии
"реализма": мы живем в эру конца больших идеологических проектов, давайте же
будем реалистами, давайте отбросим незрелые утопические иллюзии - нет больше
мечты о государстве всеобщего благоденствия, нужно согласиться с глобальным
рынком... Теперь понятно, почему Далай-лама гораздо более подходит нашему
терпимому постмодернистскому времени. Он демонстрирует перед нами добрый
спиритуализм без каких-либо определенных обязательств. Всякий, даже наиболее
декадентская голливудская звезда, может следовать за ним, одновременно
продолжая сорить деньгами и ведя беспорядочный образ жизни.
Рипли просто символизирует последний шаг в этом переписывании: вы не
должны убивать за исключением тех случаев, когда действительно нет никакого
иного способа достичь своего счастья. Или, как выразилась в интервью сама
Хайсмит: "Его можно назвать психотиком, но я бы не сказала, что он безумец,
поскольку его действия рациональны. ... Я скорее рассматриваю его как
цивилизованного человека, который убивает, когда он должен убивать". Рипли,
таким образом, вовсе не разновидность "американского психоза": его
преступные действия - вовсе не лихорадочные passages a l'acte, вспышки
насилия, в которых он выпускает энергию, выходу которой препятствует
фрустрированная повседневная жизнь яппи. Его преступления результат простых
прагматических рассуждений: ему необходимо достичь своей цели, богатой жизни
в первоклассных предместьях Парижа. Настораживает в нем нехватка
элементарного этического смысла: в повседневной жизни он обычно дружелюбен и
деликатен (хотя с некоторой холодностью), а когда он совершает убийство, то
делает это с сожалением, быстро, по возможности безболезненно, как будто
выполняя неприятную, но необходимую задачу. Он - крайний психотик, лучший
пример того, что имел в виду Лакан, когда он говорил, что норма есть
специфическая форма психоза, травматически не пойманная в символическую
паутину, сохраняющая "свободу" от символического порядка.
Однако загадка хайсмитовского Рипли превосходит стандартный
американский идеологический мотив о способности индивида радикально
"переоткрыть" себя, стереть следы прошлого и полностью принять новую
идентичность, он превосходит постмодернистское "многообразное я". В этом
состоит полный провал фильма по отношению к роману: фильм делает из Рипли
новую версию американского героя, который вновь создает свою идентичность