"Славой Жижек. Вещь из внутреннего пространства" - читать интересную книгу автора

Тарковского - влажная земля, река или непроточный пруд - захламлен отходами
человеческой деятельности (разрушившиеся бетонные блоки, ржавые
металлические конструкции). Необычны лица героев фильма, особенно Сталкера:
на загрубевшей коже мелкие ранки, темные и светлые пятна и другие нездоровые
признаки, словно эти люди подверглись воздействию какого-то химического или
радиоактивного вещества, но они излучают врожденную наивную доброту и
надежду.
Итак, при анализе содержания фильмов Тарковского мы столкнулись со
сложной дилеммой: существует ли расхождение между идейным замыслом режиссера
(привнести смысл, породить новую духовность посредством акта бессмысленного
жертвования) и его кинематографическим материализмом? Обеспечивает ли
кинематографический материализм Тарковского "предметный коррелят" к показу
духовных исканий и жертвования? Или же он скрытно подрывает
киноповествование? Конечно же, существуют убедительные аргументы в
подтверждение первого положения: давняя обскурантская, спиритуалистическая
традиция восходит к образу Йоды в фильме Лукаса "Империя наносит ответный
удар" - мудрого карлика, обитающего в темном болоте; погибающая в запустении
природа постулируется как "предметный коррелят" духовной мудрости; мудрый
человек принимает природу как движение вперед, он отвергает всякую попытку
насильственного вмешательства в природу и ее эксплуатацию, всякое насаждение
в ней искусственного порядка. С другой стороны, что произойдет, если мы
истолкуем кинематографический материализм Тарковского иначе, если
интерпретируем предложенное им жертвенное деяние как самое элементарное
идеологическое действие, как отчаянный способ побороть бессмысленность бытия
его же методами, т. е. привнесением смысла, преодолением невыносимой
Непохожести бессмысленной космической вероятности через деяние, которое само
по себе чрезвычайно бессмысленно? Эта дилемма проявляется в том, как двояко
Тарковский использовал естественные звуки природной среды - их статус
онтологически неопределенный, они как бы приглушенная часть "спонтанной"
текстуры не-воображаемых (non-intentional) природных звуков и при этом уже
так или иначе "музыкальны", демонстрируя глубочайшую духовно
структурированную первооснову. Кажется, что сама природа чудесным образом
начинает говорить, неясная и хаотичная симфония ее шепота переходит в
совершенную музыку. Эти волшебные моменты, когда сама природа как бы
совпадает с искусством, конечно же, поддаются обскурантскому истолкованию
(мистическое искусство духа, различимое в самой природе), но могут быть
истолкованы и в противоположном, материалистическом смысле (происхождение
смысла из природной случайности).

Примечания

1

См. главу XVIII в книге: J. Lacan. The Ethics of Psychoanalysis,
London, Routledge, 1992.

2

См. J. Butler. The Psychic Life of Power, Stanford: Stanford
University Press, 1997, p. 47.