"Людмила Жукова. Бюст героя" - читать интересную книгу автора

Где-то заскрипел колодезный журавль, тонко пролаяла собака и умолкла,
заурчал мотор легковушки.
- Просыпаются земляки. И мне пора,- качнул сивой головой Иваныч.- Я
ведь, Петро, все норовлю эту гадость бросить. Да и то сказать - пью не
часто. Привычка фронтовая да печальная память заставляют. Щас вот хотел идти
к матери на могилку - любила она меня сильно, никто так больше меня не
любил... Потом бы с дедом Андреем о ней поговорили, о жизни. А теперь к
матери дорожка заказана - пьяных она не любила. Пойду к деду, отосплюсь, а
там и к матери можно. А ты стой, блистай. Только и направо взглядывай.
Иваныч сам оборотился направо и долго качал головой, читая длинный
список сельчан, погибших на войне: Андреев А. Н., Андреев П. Н.братья Алешка
да Павлушка. Борисов П. А., Борисов Л. П., Борисов В. П.- отец и два сына,
Великанов Р. С., Великанов С. Т.- двоюродные братья были. Да семеро
Скачковых, да десять Филатовых... Теперь и лиц-то всех не вспомнишь. Полегли
сто двадцать земляков. Может, и оттого еще теперь так мало детей в Сонинской
школе, что жены и невесты своих суженых не дождались.
- Ну, прощай, Петро. Вот как свидеться пришлось после долгой разлуки.
Чурался ты нас в последние годы. Да, слышал я, дуриком ты голову-то сложил -
ехал на своей "Волге" в прошлом годе с веселой компанией и врезался в
телеграфный столб. И сам ушел навсегда, и людей с собой потянул. Земляки за
геройство тебя чтят, вишь, и памятник отгрохали. О покойнике худого говорить
не принято, так и я - только тебе высказал, а на людях уж промолчу. Но
ведь... и при жизни- у нас тоже не принято худое-то говорить. Боимся, что
ли, чего? Врага нажить? Или привычка такая - помалкивать? Мол, молчанье -
золото. Только - золото это самоварное, а из чего самовар-то? То-то! Так что
блистай. Да, Саша Матюшкин... Чего это мне он сразу вспомнился? Пятнышками
этими красными на траве? В голове путается. Не надо было третью пить - не те
года. Так вот, Саша... Никому о том не говорил до сих пор - а ведь подумал
еще тогда, 20 августа. Ведь с тобой он в паре ходил! Только ты вперед на
полчаса прилетел и сказал, что он потерялся. А сам, знать, бой вел один,
загорелся. В ногу раненный, горящий, до аэродрома дотянул. Так и умер в
беспамятстве, ничего не сказал. А Батя промолчал, хоть и все понял. Молод ты
был и бесстрашен как черт. Посчитал - окупишь вину. Все тебе за геройство
прощали, Петро. А тебя-то вина глодала? Молчишь? Молчи, молчи, теперь уж не
ответишь.
Голос Иваныча вздрогнул, он неуклюже потер глаза: - Слаб я стал. Года!
Запрятал в сумку полупустую бутылку, скомканную газету. Подумалподумал
и, отхлебнув от второй чарки, с которой чокался, остальное плеснул на землю,
по древнему обычаю - отошедшему в мир иной.
- Ну, стой, Петро, блистай. Пойду я.
Еще шире расставляя ноги, словно в шторм на палубе, Иваныч, не качаясь,
двинулся по тропинке.
Сухой треск заставил его обернуться.
Бронзовая голова героя клонилась, упадая, но не упала - нагнулась
только, и орлиные глаза уперлись в землю.
- Петро! - воскликнул Иваныч.- Тебе никак стыдно стало? Тото! - Он
погрозил пальцем и, распрямившись, крепко и широко ставя ступни, зашагал из
сквера.
- Знаешь что, металловед Миша Крынкин, не будем мы вызывать отливщика,-
сказал директор совхоза, выслушав длинный рассказ.