"Юрий Александрович Жуков. Люди сороковых годов " - читать интересную книгу автора

хирургическим инструментом.
Луговой меня торопит, а я не ухожу. Слышим топот: фашисты входят в
город! Луговой выскочил на улицу, а я в сад. Смотрю, рядом стоит гитлеровец,
пьет из фляжки, а винтовка прислонена к стене. Я его кулаком в скулу. Он на
меня, но я сильнее. Схватил его за плечи и бил затылком об стену, пока не
увидел, что руки мои по плечи в его крови.
Сел и горько расплакался - такая была реакция. Тут меня нашел
Луговой, и мы дворами выбрались из города. Нашли остатки нашего
моторизованного полка - половина его отходила на Киев, половина на
Погребище. С мотострелками мы и прорвались к своим. А потом нас всех,
танкистов, собрали и отправили на формирование.
Рассказывает танкист Николай Биндас{6}
В мае я окончил Орловское бронетанковое училище имени Фрунзе. Всем
присвоили звание лейтенантов. Одели и обули - все с иголочки, и в петлицах
по два квадратика. Денег выдали - и подъемные и прочее. Мы могли себе
позволить теперь гораздо больше, чем будучи курсантами. А самое главное -
для нас был отменен обязательный распорядок дня: не надо было утром и
вечером становиться на поверку, по четвергам перестали кормить сухарями,
селедкой да кашей из пшена.
Почти целый месяц мы ждали приказа наркома обороны о назначениях
по частям и чувствовали себя вольготно. Кто отсыпался, кто в городе пропадая
целыми днями и ночами - ведь многие обзавелись "зазнобами" и даже женились.
Я же с товарищем-земляком целыми днями вертелся на турнике - это было наше
любимейшее занятие. [19]
Командир батальона - майор Наговицын был очень строг. Даже за
самую малую провинность говорил курсанту: "Р-р-разгильдяй" и раз десять
заставлял отшагать перед ним строевым шагом. Говоря между нами, и мне
частенько доставалось от него за всякое озорство. Но когда он видел нас на
спортивной площадке, то подходил, заставлял исполнять на турнике или брусьях
упражнения, а сам снимал фуражку, вытирал платком лысину и улыбался.
Наконец был получен приказ. Мне предстояло отправляться в Киевский
особый военный округ, в 10-й тяжелый танковый полк 34-й танковой дивизии,
располагавшейся в Грудеке-Ягеллонском. Срок явки был умышленно отдален - нам
сказали, что мы можем до прибытия в полк "неофициально" съездить к родным,
что и было сделано. Через день я уже шагал по улице в нашей Борисовке
Белгородской области (думал ли тогда Биндас, что вскоре его родная Борисовка
станет театром военных действий?). Первый вопрос, который там дома задали
мне, как военному, был такой: "Чи цэ воно будэ, война, чи ни?" А я и сам не
знал, но говорил, что "ни". Три дня прошли незаметно. На прощание я вручил
матери десять тридцаток и укатил в свою дивизию. Помню, что в Харькове на
вокзале была сплошная толчея - маршировали новобранцы. Чувствовалось, что
дело пахнет порохом.
Во Львов я прибыл рано утром, 21 июня 1941 года. Все было ново,
интересно: узкие улочки, своеобразные строения, разговор на украинском и
польском языке, а самым странным мне показалось обращение "пан командир".
Никогда я не был паном, и мне было как-то обидно слушать такое обращение.
Мужчины, - очевидно, крестьяне, - расхаживали в городе в белых домотканых
шароварах, босиком, но обязательно в шляпах. В этот же день я добрался до
Грудека-Ягеллонского и явился к начальнику штаба полка. Меня определили пока
в общежитие и рекомендовали подыскать квартиру. Но искать ее мне уже не