"Валентина Журавлева. Урания " - читать интересную книгу автора

из угла в угол. Он забыл снять меховой комбинезон, изнывал от жары и все
время вытирал лицо, фиолетовое в газовом свете.
В горах так случается часто: судьба сводит под одной крышей непохожих
людей. Но, кажется, на этот раз судьба перестаралась.
Мы сидели у камина, и я наблюдал за Елагиной. Такой выдержки мне еще не
приходилось видеть. Эта девушка держалась так, словно ничего не произошло.
Она разогрела нам какао, заставила Хачикяна принять лекарство. Устинову
принесла чистый платок, мальчишку-радиста отправила принимать метеосводку...
Я смотрел на Елагину и невольно думал о Закревском.
В исчезновении астронома многое было неясным. Почему опытный альпинист,
хорошо понимающий, что такое ночь в горах, ушел из лагеря? Открытие второй
луны еще ничего не объясняло. Закревский сделал это открытие в лагере "3000"
и радировал о нем довольно спокойно. Что же изменилось за несколько часов?
Почему во второй радиограмме появились слова "гипотеза", "предполагал"? Вряд
ли Закревский сделал подряд два открытия...
Я выдвигал версию за версией - и сам же их отбрасывал. Так шло время. А
Устинов бегал по комнате - от двери к карте - и тяжело дышал. В конце концов
мне все это надоело. Чтобы отвлечь Устинова, я спросил, какое значение может
иметь открытие второй луны. Он не сразу понял вопрос и долго смотрел на
меня. Потом начал говорить - к моему удивлению, вполне связно:
- Значение?.. Как вам сказать... Двадцать лет назад такое открытие
представляло бы чисто теоретический интерес. И через десять лет оно снова
будет не очень интересным. Но сейчас... Видите ли, небольшой естественный
спутник - это база для межпланетных перелетов. Открытие маленькой луны на
несколько лет приблизит полеты на Марс, Венеру... Мы проектируем создание
обитаемых искусственных спутников, но это дело нелегкое. А тут готовый
строительный материал... Можно строить обсерватории, склады горючего...
Елагина (она стояла позади Устинова) сказала очень тихо:
- Только там случилось другое... Эта вторая радиограмма...
Я ответил, что тоже так думаю. Она посмотрела мне в глаза и молча
отошла. Оказалось, я могу волноваться. Мне не хотелось, чтобы Леднев это
заметил, и, накинув куртку, я вышел к вертолету.
Сквозь плотную завесу тумана едва пробивался тусклый серый свет. Туман,
туман, проклятый туман!.. Он обложил горы, забил ущелья, проник, кажется,
повсюду... Где-то там, за туманом, был Закревский. Спасение людей в горах -
мое ремесло, я многое видел и ко многому привык. Но за эти несколько минут в
сыром, тяжелом тумане я пережил черт знает что: и неуверенность, почти
робость, и предпоисковый азарт, и жгучее чувство ответственности.
Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Это был Леднев.
- Дай сигарету, - сказал он. - Ох, туманы мои, растуманы!..
Метеосводка, между прочим, паршивая. Похолодание.
Мы закурили. А туман полз и полз - бесконечный, как речная вода, и
плотный, как паста. Леднев бросил недокуренную сигарету и пошел к машине
прогревать двигатель.
Спустя полчаса мы вылетели - втроем, с Елагиной. Когда она сказала
Устинову, что полетит с нами, начальник пункта закашлялся, побагровел, но
ничего не возразил.
Вертолет поднялся над перевалом Хытгоз, на мгновение в иллюминаторах
блеснуло солнце, и снова надвинулась молочно-белая пелена. Внизу был туман,
наверху - многоярусная облачность.