"В.В.Журавлев. К вопросу о характере политического режима на востоке России в период правления А.В.Колчака" - читать интересную книгу автора

документе содержалось заявление, впоследствии не раз привлекавшее внимание
историков: "Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути
партийности". Если под реакцией подразумевался "возврат к режиму,
существовавшему в России до февраля 1917 г.", то под "партийностью" -
безусловно социалистическая, прежде всего эсеровская идеология и
политическая практика. "Все для армии. Политики не должно быть...
Правительство занимается только вопросами снабжения, вопросами
элементарного порядка", - так определял "основную идею диктатуры"
управляющий делами Совета министров и Верховного правителя Г.К.Гинс.
Казалось бы, переворот окончательно разрушал единый антибольшевистский
блок, ставил точку на самой идее коалиции правого и левого флангов
сибирской контрреволюции. Именно так оценили его большинство
социалистов-революционеров - ЦК ПСР, "самарские" деятели, многие земцы,
некоторые представители местной администрации. Как установление
"безграничной власти самой черной реакции" традиционно характеризовались
события 18 ноября 1918 г. в советской историографии.
Теперь, получив в свои руки власть, "авторы" переворота были вольны без
каких-либо ограничений реализовывать свои идеи об оптимальном для условий
гражданской войны государственном устройстве.
Однако на деле принцип военной диктатуры не был последовательно проведен в
практике государственного строительства. Хотя переворот самим своим фактом
порывал с прежней, "директориальной" легитимностью, его участники
постарались сохранить иллюзию преемственности государственной власти,
обратившись за этим к Совету министров Директории. Традиционно считается,
что участие "омского кабинета" в установлении колчаковской диктатуры
сводилось к роли политических марионеток, боязливо выполнивших все условия
"колчаковцев". Так, Г.З.Иоффе пишет, ссылаясь на мнение министра
И.И.Серебренникова: "Если бы он (Совет министров - В.Ж.) принял какое либо
иное решение, его немедленно разогнали бы те же силы, которые в ночь на 18
ноября совершили переворот; министры были бы арестованы, а Колчак все
равно был бы провозглашен диктатором и сам сформировал бы Совет
министров". С этим мнением можно согласится лишь отчасти.
На деле, как в интересах министров было остаться на свих постах, так и для
"переворотной команды" было важно сохранить правительство без изменений,
как символ преемственности, связывавший новую власть с объединившим все
антибольшевистские режимы востока России Уфимским государственным
совещанием. Это позволило Совету министров, несмотря на всю слабость его
позиции, добиться уступок, которые лишь на первый взгляд могут показаться
маловажными. В свое дневнике премьер-министр П.В.Вологодский писал: "Когда
перешли к вопросу о том, кого же избрать диктатором, то решили ему дать
название "Верховного правителя" и обставить конституционными гарантиями"
(курсив наш. - В.Ж.).
Согласно "Положению о временном устройстве государственной власти в
России" (так называемой "колчаковской конституции") Совет министров не
только являлся источником и возможным преемником власти Верховного
правителя, но и разделял с ним законодательные функции. Это неизбежно
придавало правительству черты политического, а не "делового" кабинета. Те
же цели поддержания "преемственности" и "стабильности" власти преследовало
и оставление на своем посту П.В.Вологодского (в прошлом -
социалиста-революционера, по своим политическим позициям - центриста), и