"Дэвид Зинделл. Хранитель Времени (Реквием по Хомо Сапиенс - 1) " - читать интересную книгу автора

заставит меня повторить пятый обет сызнова. Но он произнес торжественно и
многозначительно: - А теперь последний, самый священный обет - тот, без
которого все другие пусты, как наполненная воздухом чаша. - И тогда, в
девяносто пятый день ложной зимы 2929 года от основания Города, мы
поклялись посвятить себя поиску истины и знания, даже если этот поиск
приведет нас к смерти и к гибели всего, что нам дорого.
Хранитель Времени повелел вручить нам кольца, и Леопольд Соли вышел из
примыкающего к помосту помещения. За ним следовал испуганный послушник с
бархатным жезлом, на котором были нанизаны тридцать колец. Мы склонили
головы и протянули вперед правые руки. Соли шел вдоль ряда, снимая с жезла
кольца из алмазного волокна и надевая каждому из нас на мизинец.
- Этим кольцом посвящаю тебя в пилоты, - говорил он Аларку Мандаре и
Шанталю Асторету, блестящему Джонатану Эде и Зондервалю. - Этим кольцом
посвящаю тебя в пилоты. - Он продвигался все дальше. Нос у него распух, и
он гнусавил, как будто подхватил насморк. Он подошел к Бардо, который ради
такого случая снял все свои перстни, оставившие на пальцах белые полоски, и
взял с жезла самое большое кольцо. (Я, несмотря на склоненную голову,
все-таки умудрился подглядеть, как Соли насаживает блестящее черное кольцо
на здоровенный палец Бардо.) Затем настал мой черед. Соли нагнулся ко
мне. - Этим кольцом посвящаю тебя... в пилоты. - Последнее слово он
выговорил так, точно оно жгло ему язык. И натянул мне кольцо так, что оно
содрало кожу с пальца и больно сдавило сустав. Еще восемь раз я услышал
"этим кольцом посвящаю тебя в пилоты", после чего Хранитель Времени прочел
литанию в честь Главного Пилота, произнес реквием, и церемония завершилась.
Мы, тридцать пилотов, сошли с помоста, чтобы показать свои новые
кольца нашим друзьям и мастерам. Родные наиболее состоятельных выпускников
прилетели в Город, оплатив рейс на дорогих коммерческих лайнерах, но Бардо
к таким не принадлежал. (Его отец считал сына изменником за то, что тот
пожертвовал семейным богатством ради нашего Ордена.) Мы смешались с нашими
товарищами, и море разноцветного шелка поглотило нас. Радостные восклицания
сливались с топотом и смехом. Подруга матери, эсхатолог Колония Мор,
бесцеремонно прижалась своей пухлой влажной щекой к моей, причитая:
- Нет, Мойра, ты только посмотри на него.
- Смотрю, смотрю, - ответила мать.
Она у меня женщина высокая, сильная - и красивая, хотя, надо
сознаться, и располнела немного из-за любви к шоколаду. На ней была простая
серая мантия мастер-кантора, наичистейшего из чистых математиков. Мне
казалось, что ее быстрые серые глаза замечают все сразу.
- Я вижу, тебе зашили веко, - сказала она мне, - и совсем недавно. -
Даже не взглянув на мое кольцо она добавила: - О твоей клятве всем уже
известно. Я только и слышу с утра, что сын Мойры поклялся проникнуть в
Твердь. Мой красивый, талантливый, неугомонный сын. - И она заплакала,
ввергнув меня в полный шок - я впервые видел ее плачущей.
- Красивое кольцо, - сказала подошедшая тетя Жюстина и показала мне
свое. - И ты вполне его заслужил, что бы там ни говорил Соли. - Жюстина
тоже высокая, ее черные, с легкой проседью волосы уложены на затылке в
шиньон, и шоколад она любит не меньше, чем моя мать. Но мать проводит свои
дни в думах и честолюбивых грезах, тогда как Жюстина предпочитает общаться
и выписывать сложные фигуры на Огненном, Северном или любом другом из
катков нашего города. Так она сохранила свою стройность - не без ущерба,