"Башевис Зингер. Шоша (Текст не вычитан)" - читать интересную книгу автора

Ко времени нашего знакомства им обоим было уже под сорок. Геймл
выглядел как мальчишка из хедера, которого одели в костюм взрослого мужчины,
дали крахмальную сорочку и повязали галстук: высокий голос, заливистый смех
и способность легко разрыдаться, если что-нибудь шло не так, как ему
хотелось. У него были темные глаза, маленький носик и большой рот, полный
плохих зубов. Лысину окружали пряди темных волос, свисавшие вниз. Он грыз
ногти. Селия сама стригла его, потому что Геймл боялся парикмахеров.
Селия считала себя атеисткой, но хасидское воспитание наложило на нее
свой отпечаток. Она носила платья с длинным рукавом и высоким воротом, а
длинные темные волосы собирала в старомодный пучок. Бледное лицо, карие
глаза, прямой нос, тонкие губы. Движения легкие, как у девушки. Геймл
называл ее: "Моя царица". Селия родила Геймлу дочь, но малышка умерла в
возрасте двух лет. Фай-тельзон сказал ей однажды, что и в этой смерти виден
Божий промысел: ведь у Селии уже есть ребенок - Геймл. Для этой четы
Файтель-зон представлял большой мир европейской культуры, файтельзону совсем
не обязательно было жить в нужде. Они постоянно предлагали ему переехать в
их большую квартиру на Злотой, но Морис неизменно отказывался.
Он сказал мне как-то: "Все мои слабости и заблуждения проистекают из
моего стремления быть абсолютно свободным. Эта ложная свобода превратила
меня в раба ". Ченчинеры охотно приглашали меня к себе: и к обеду, и к
ужину, и на чашку чая, потому что Файтельзон постоянно меня расхваливал.
Когда же приходил Файтельзон, поговорить не удавалось никому. Но все мы были
только рады его послушать. Он знал практически каждого знаменитого еврея,
равно как и нееврейских ученых, писателей, деятелей искусства. Много
путешествовал. Геймл любил повторять, что Морис - живая энциклопедия. Время
от времени Файтельзон читал лекции в Писательском клубе в Варшаве, а иногда
и в провинции и даже предпринимал короткие поездки за границу. Когда его не
было, Геймл, Селия и я могли беседовать. Геймл увлекался оперой,
интересовался живописью. Он следил за выставками и покупал картины. В те
годы были в моде кубизм и импрессионизм. Но Геймл любил пасторальные
ландшафты с деревьями, лугами, ручейками и сельскими домиками, почти
незаметными среди деревьев, где, как полагал Геймл, можно было бы укрыться
от Гитлера, грозившего Польше оккупацией. Я сам мечтал о доме в глухом лесу
или на острове, чтобы было где спастись от нацистов.
Страстью Селии была литература. Она покупала и читала почти все книги,
выходившие на идиш и на польском, в том числе и переводную литературу. Селия
обладала точным критическим вкусом. Я постоянно поражался, как женщина,
которая не получила никакого образования, может так верно судить не только о
беллетристике, но и о литературоведческих работах. Сам я всегда считался с
ее мнением, когда ей случалось говорить о моей работе: ее замечания были
неизменно тактичны, умны и по существу дела.
Как-то раз вечером, когда Геймл ушел на конференцию поалей-сионистов1,
Селия пригласила меня. Мы долго болтали с ней, и Селия открыла мне тайну: у
нее роман с Морисом Файтельзоном. В этот вечер я понял, что Селии, как и
каждому человеку, бывает необходимо выговориться. Она откровенно рассказала,
что Геймл в таких вещах неопытен, как дитя. Ему нужна мать, а не жена, а у
нее, Селии, горячая кровь. Она сказала: "Я люблю благовоспитанность, но не в
постели".
Услышать такое замечание от женщины, которая и одевалась, и вела себя
так старомодно - это поразило меня даже больше, чем сам факт ее неверности