"Исаак Башевис Зингер. Братец жук" - читать интересную книгу автора

страсть. Чего ради Господь дал евреям эту землю? Когда начинается хамсин, у
меня мозги лопаются. А ветры здесь не дуют - они воют, точно шакалы. Иногда
я целый день лежу в постели, нет сил встать, а ночью брожу, как хищник.
Сколько я еще смогу так? Но ведь жива, и видеть тебя - праздник...
Чуть не опрокинув стул, она вскочила:
- С ума сойду от этих москитов!


II

Хотя я уже пообедал, но еще раз поел с Дошей и распил с ней бутылку
"Кармеля". Потом мы пошли к ней. По дороге она без умолку извинялась за
убогость своего жилища. Мы шли каким-то парком. На улицах горели фонари,
бессильные прорвать пелену мрака. Недвижная листва казалась окаменевшей. Мы
шли по темным улицам, каждая из которых носила имя какого-нибудь еврейского
писателя или ученого. Я читал вывески на магазинах женской одежды. Комиссия
по модернизации иврита нашла слова для обозначения бюстгальтеров, нейлоновых
чулок, корсетов, дамских причесок, докопавшись в Танахе, Вавилонском и
Иерусалимском Талмудах, мидрашах, даже в Зохаре[6] до корней этих мирских
понятий. Был уже поздний вечер, но здания и асфальт источали дневной зной.
Сырой воздух был настоев на запахах мусора и рыбы.
Я ощущал под ногами древность земли и спящие в ее недрах цивилизации.
Где-то в глубине скрывались золотые тельцы, украшения храмовых жриц любви,
изваяния Ваала и Астарты. Здесь пророки предрекали катастрофы. Из соседней
гавани Иона отправился в Фарсис вместо предначертанной ему провидением
Ниневии.[7] Днем эти события удаляются, но по ночам прошлое снова проступает
наружу. Я слышал перешептывания призраков. Тревожно вскрикнула вспугнутая
птица. Обезумев от страсти, бились об уличные фонари мотыльки.
Никакие былые измены не осквернили той преданности, которую я ощутил в
руке Доши. Она повела меня по лестнице какого-то дома. Ее квартира в самом
деле ютилась прямо на крыше. Стоило ей отворить дверь, как мне в нос ударила
волна зноя, смешанного с запахами краски и примусного спирта.
Единственная комната служила и студией, и спальней, и кухней. Доша не
стала зажигать свет. Прошлое приучило нас обоих раздеваться и одеваться в
темноте. Она отодвинула жалюзи, и ночь осветила комнату отблеском улиц и
звезд. К стене была прислонена картина. Я понимал, что в свете дня ее
причудливые линии и цвета были бы мне безразличны, но сейчас она чем-то
притягивала меня. Мы молча поцеловались.
После нескольких лет жизни в Соединенных Штатах я успел забыть, что
бывают квартиры без ванной. У Доши в комнате был только умывальник, а
уборная находилась прямо на крыше. Доша открыла стеклянную дверь на крышу и
показала, куда идти. Я хотел зажечь свет, но не мог нащупать ни выключателя,
ни шнурка. В темноте рука наткнулась на крючок с нанизанными на него
обрывками газеты. На обратном пути я сквозь стекло двери увидел, что Доша
включила лампу.
Внезапно на стекле появился мужской силуэт. Высокий, широкоплечий. Я
услышал голоса и моментально понял, в чем дело. Вернулся сумасшедший
любовник. Я был не на шутку испуган, и в то же время с трудом сдерживал
смех: мои вещи остались в комнате, я вышел голым.
Бежать было некуда - ни одного примыкающего вплотную здания. Да если б