"Исаак Башевис Зингер. Братец жук" - читать интересную книгу автора

мне и удалось слезть с крыши четырехэтажного дома на улицу, не мог же я
вернуться в гостиницу нагишом. Мне пришло на ум, что Доша, быть может,
успела спрятать мою одежду, заслышав на лестнице шаги этого типа. Но он в
любую минуту мог выйти на крышу. Я принялся оглядываться, ища хоть
какое-нибудь укрытие. Пусто. Я встал за стенкой уборной. Может, не заметит.
Но сколько я тут смогу простоять? Через несколько часов рассветет.
Я припал к стенке, точно загнанный зверь в ожидании охотничьего
выстрела. Прохладный бриз с моря смешивался с исходившим от крыши жаром. Я
трясся и с трудом сдерживался, чтобы не стучать зубами. Было ясно, что
единственный возможный путь - спуск по балконам, но, взглянув, я понял, что
не смогу добраться даже до ближайшего. А прыгну - так не только ногу, но и
голову, чего доброго, сломаю. Кроме того, у меня были все шансы попасть в
полицию или сумасшедший дом. Страх не мешал мне чувствовать нелепость
ситуации. Из-за стеклянной двери до меня доносилось хихиканье. Конечно же,
они смеются над моим злосчастным свиданием в тель-авивском кафе. Я взмолился
Богу, против которого столько грешил: "Отче, смилуйся! Не дай погибнуть так
глупо!", и поклялся пожертвовать изрядную сумму на бедных, если только
выберусь из этой западни.
Надо мной простирался космос со всеми своими солнцами, планетами,
кометами, туманностями, астероидами, бесчисленными и необычно близкими
звездами и кто-знает-какими-силами и духами - то ли сам Господь, то ли
порождение его существа. Мне показалось, что в пристальном взгляде,
устремленном на меня из круговерти вселенского полночного веселья, сквозило
легкое сочувствие. Словно распростертая надо мной бездна говорила: "Подожди,
сын человеческий, мы знаем, в какой переплет ты попал. Надо пораскинуть
мозгами!"
Долго я стоял и всматривался в небо и мешанину домов, составляющих
Тель-Авив. Сквозь охватившую город пелену сна стали постепенно прорываться
то случайный звук, то собачий лай, то человеческий голос. Мне почудилось
даже, что я слышу прибой и какой-то колокольчик. А насекомые, оказывается,
ночью не спят. То и дело пролетали мимо некие существа, кто с одной парой
крыльев, кто - с двумя. У моих ног ползал громадный жук - останавливался,
поворачивал в сторону, будто заблудился на этой странной крыше. Никогда
дотоле я так не ощущал свое родство с насекомыми. Я разделил их судьбу.
Никто из нас не знал, где родился и почему должен умереть. "Братец жук, -
пробормотал я, - что им всем от нас надо?" Меня переполнял почти религиозный
экстаз. Я стоял на неведомой крыше, на той земле, которую Бог вернул
спасшейся от уничтожения части своего народа. Я обнаружил, что нахожусь в
беспредельном пространстве с мириадами галактик между двумя вечностями -
отошедшей в прошлое и грядущей. А может быть, ничто не ушло навсегда, и все,
что было или даже будет, просто раскручивается во вселенной подобно
бесконечному свитку. Я просил прощения у своих родителей, где бы они ни
были - против них я восстал когда-то и сейчас я позорил их. Я испрашивал
Божьего прощения. Ведь вместо того, чтобы вернуться в обетованную Им землю и
посвятить себя изучению Торы и исполнению заповедей, я устремился за
погрязшей в суете искусства блудницей. "Помоги мне, Господи!" - отчаянно
взывал я.
Усталость заставила меня сесть. Стало прохладно, я прислонился к
стенке. В горле першило, в носу стояла раздражающая сухость - верная
предвестница простуды. "Кто-нибудь когда-нибудь попадал в такое