"Зиновий Зиник. Руссофобка и фунгофил " - читать интересную книгу автора

эту тему. В каких подвалах ее памяти исчезли эти разящие идеологического
противника отповеди? Клио давно разгадала эти ревизии собственного прошлого,
а сейчас она даже нашла бы в себе силы сопротивляться подобным ментальным
революциям и ни за что бы не поддалась "гулажной" затее Марги. Но тогда,
разглядывая фотографии, которые Марга пачками привозила из каждой московской
поездки, Клио чувствовала, как английская почва уходит из-под ног. Именно
эти фотографии, как католические иконы, заворожили ее, приворожили к идеям
Марги. Эти пустынные улицы без фальшивых реклам, с легкой азиатской
витиеватостью зданий, где случайно попавшие в кадр пешеходы застыли с хмурым
сосредоточенным выражением лиц, - чем бы ни объяснялась эта строгость лиц,
она была свидетельством тяжелой и трагической поступи истории этой страны, и
эта строгость печатью заверяла неповторимость судьбы русского народа. Но
Клио еще больше завораживали фотографии московского застолья: эта смесь
отчаяния и смеха в глазах, эти руки, сдвигающие салютом рюмки, и плечи,
прижатые друг к другу, как будто перед великим расставанием или в
предчувствии легендарной встречи - вопреки всему разлучающему и
развенчивающему все идеалы на свете. Москва стала вырастать из этих
фотографий, как навязчивый бред, повторяющийся в горячке простуды, легко
узнаваемый и неподдающийся разгадке. И Клио поддалась уговорам Марги. Вместо
запланированной недели в Тунисе по сниженным ценам она оказалась в
новогодней Москве.
Московские фотографии наяву тут же утеряли для Клио свою
сентиментальность. Происходящее в этом новогоднем бедламе напоминало,
скорее, тунисский базар. Клио тут же оттеснили в сторону, облепив Маргу и
вырывая у нее из рук, передавая друг другу какие-то сюрреалистские альбомы и
блестящие кафкианские обложки - с экзальтированными взвизгами восторга.
"Туземцы", промелькнуло в уме у Клио словечко из словаря ее
прадеда-миссионера, прожившего всю жизнь в постоянных сборах в поход против
язычества с чемоданом побрякушек. Эти же дикари не ползли на коленях за
стеклянными бусами - они во весь рост, оголтело, бросались к Марге, целуя ее
в щечку, и удалялись в угол со своей добычей. Марга навезла целый чемодан
книжной макулатуры, скупленной на вес на распродажах и в магазинах
букинистов на Чаринг-Кросс.
Между двумя туземцами, рвавшими друг у друга одну книгу, вспыхнул
непонятный Клио спор: кто лучше - Фолкнер или Хемингуэй? Она смутно помнила
имена этих двух довоенных писателей, которыми зачитывалась ее бабушка. Если
бы Клио заранее знала, как эти высоколобые недоросли, что и двух слов, кроме
"гуд бай" и "о'кей", по-английски связать не могут, будут ломиться за
печатным словом, она бы позаботилась и привезла в Москву для распространения
настоящую литературу: скажем, феминистский роман "Гранатовые джунгли",
конечно, лесбиянский эпатаж отчасти, но зато и бескомпромиссный репортаж о
трудном детстве девочки из рабочей семьи, а не эта опостылевшая метафизика
скучающих интеллектуалов, монстров прошлого века. Но Марга, хитрая бестия,
ничего, конечно, не сказала насчет того, что в России "книга - лучший
подарок", и в результате, когда оказалось, что Клио отправляется в чужой дом
с пустыми руками, предложила провокационный выход из положения - приобрести
бутылку джина в магазине инвалюты "Березка", где ее ободрали как липку.
Может быть, кутилы вроде Марги и Антони могут разбрасываться в Москве
этими экспортными бутылками направо и налево, но всем было известно в
Лондоне, сколько работы на дому и дополнительных рабочих дней стоила Клир