"Св.Иоанн Златоуст. О священстве" - читать интересную книгу автора

сложности дел, ни трудности обстоятельств, ни ограниченности священнической
власти, и ничего другого подобнаго, но являются неумолимыми судьями,
принимая в оправдание только одно - освобождение от угнетающих их бед. А кто
не может этого сделать, тот, хотя бы представлял тысячи оправданий, никогда
не избежит их осуждения. Упомянув о защите, я открою тебе и другой повод к
укоризнам. Если епископ не будет ежедневно посещать домов более городских
смотрителей, то отсюда происходят невыразимыя неудовольствия; ибо не только
больные, но и здоровые желают посещений его, - не по побуждению благочестия,
но многие скорее домогаясь себе чести и уважения. Если же случится, что
какая-нибудь нужда заставит его, для общаго блага церкви, чаще видаться с
кем-нибудь из богатейших и сильнейших людей, этим он тотчас навлекает на
себя упрек в угодливости и лести. Но что я говорю о защите и посещениях? За
один разговор свой он подвергается такому множеству нареканий, что часто,
обремененный их тяжестию, падает от уныния: его судят и за взгляд; самыя
простыя действия его многие строго разбирают, примечая и тон голоса, и
положение лица, и меру смеха. С таким-то, говорят, он громко смеялся,
обращался с веселым лицем и разговаривал возвышенным голосом, а со мною мало
и небрежно. И если в многолюдном собрании он обращает глаза во время
разговора не во все стороны, то также считают это обидою для себя. Кто же,
не имея великаго мужества, может так действовать, чтобы или совершенно не
подвергаться суждениям столь многих обвинителей, или подвергшись -
оправдаться? Нужно или вовсе не иметь обвинителей, или, если это невозможно,
опровергать их обвинения; если же и это не удобно - есть, люди находящие
удовольствие в том, чтобы обвинять без причины и напрасно, - то нужно
мужественно переносить неприятность этих укоризн. Справедливо обвиняемый
легко может перенести обвинение; потому что нет обвинителя жесточе совести и
оттого, испытав наперед упреки этого жесточайшаго обвинителя, мы легко
переносим внешния обвинения, как более кроткия. Но если несознающий за собою
ничего худого обвиняется напрасно, то он скоро воспламеняется гневом и легко
впадает в уныние, если прежде не научился переносить невежество народа. Нет,
невозможно, чтобы оклеветанный напрасно и осуждаемый не возмущался и не
чувствовал никакой скорби от такой несправедливости. А что сказать о тех
скорбях, которыя (пастыри) чувствуют тогда, когда должно отлучить
кого-нибудь от церковнаго общества? И о, если бы это бедствие ограничивалось
только скорбию! Но здесь предстоит и не малая беда. Опасно, чтобы наказанный
сверх меры не потерпел того, что сказано блаженным Павлом: да не како многою
скорбию пожерт будет (2 Кор. II, 7). Посему и здесь требуется величайшая
внимательность, чтобы то самое, что делается для пользы, не причинило ему
большого вреда; ибо за каждый из тех грехов, которые он совершит после
такого врачевания, вместе с ним подлежит наказанию и врач, нехорошо лечивший
рану. Каких же наказаний должен ожидать тот, который отдаст отчет не только
за грехи, совершенные им самим, но подвергнется крайней опасности и за грехи
других? Если мы, помышляя об отчете за собственныя прегрешения, трепещем, не
надеясь избежать вечнаго огня; то какое мучительное ожидание должно быть у
того, кто будет отвечать за столь многих? А что это справедливо, выслушай
блаженнаго Павла, или лучше говорящаго в нем Христа: повинуйтеся наставником
вашим и покоряйтеся: тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще
(Евр. XIII, 17). Разве мал ужас такой угрозы? Нельзя сказать этого. Впрочем,
всего этого достаточно для убеждения самых недоверчивых и суровых людей в
том, что я не по гордости и честолюбию, но единственно устрашась за себя и