"Анатолий Павлович Злобин. Любой ценой (Очерк из цикла "Заметки писателя")" - читать интересную книгу автора

этого мусора. У нас и машин нет. И везти некуда. Послезавтра - сдача.
Раздать доски рабочим? Как это раздать? Мы не имеем права, это же
государственное имущество. А продать нельзя - нет ценников. Это-де все
народное, цены не имеет. В самом деле сложнейшая ситуация. Но вы уже
заметили, мелькнуло словечко "мусор". Не случайно оно мелькнуло, нет, не
случайно. Одно словечко - да не простое, золотое. Оно снимает моральную
ответственность с руководителя, ведь каждому известно, как поступают с
мусором.
- Жги!
Запылали гигантские костры вокруг новых корпусов КамАЗа. А пусть его
горит, оно же не мое.
Странная судьба у этого русского леса. Несколько лет назад его свалили
в республике Коми и продали за валюту в европейскую страну. Там из этого
леса напилили доски, из досок изготовили контейнеры для оборудования. Иные
ящики были с дом, выше трех метров. И доски там высшего качества,
полуторавершковые.
Разумеется, мы за эти доски тоже заплатили. Я полагаю, несколько
больше, чем получили при продаже бревен. Русский лес вернулся на родину
после вынужденной эмиграции, но, увы, вернулся лишь для того, чтобы
погибнуть в огне. А как иначе? Плановые торговые операции с лесом
завершены. Отчет о сделках подписан и утвержден. Дальше могут произойти
лишь нарушения финансовой дисциплины.
Больше суток пылали костры. А потом ветер разметал пепел по полям -
никаких следов.
...В областном городе в местном музее ждали плановую ревизию из
центра. Вдруг за три дня до приезда комиссии обнаружили катастрофу. В
шелковой гостиной стоял старинный шкаф, а в том шкафу бесценный чайный
сервиз Сан-Суси XVIII века, французской работы, на 24 персоны, всего 116
предметов - опись прилагается. Красота и хрупкость неописуемые. Это же
чистейший бисквит с белыми фигурками. Чудо, а не сервиз.
Ночью в старом шкафу побывала мышка. Две чашки и один молочник
оказались разбитыми. Сервиз Сан-Суси разукомплектован - беда. Если комиссия
узнает о случившемся - две беды. Если об этом будет записано в акте -
четыре беды. Сервизу двести двадцать лет, но судьба его уже никого не
волновала. Смотрите сами, какой большой срок, за это время многие предметы
запылились, потрескались. Художественный совет музея выносит постановление:
списать!
Для списания потребен специальный инструмент - четыре молотка.
Музейные служители трудились не покладая рук. Молотками разбивали бесценные
чашки, сахарницы, вазочки, чайники. Они были такими нежными, что лопались
от первого соприкосновения с металлом, со звоном падая в особый ящик для
боя, который должен был быть предъявлен комиссии из центра. Четыре музейных
служителя сидели вокруг ящика, словно они картошку чистили. Не знаю,
смотрели они друг другу в глаза. Меня там не было.
Но вот я смотрю телевизор. Крутят игровую ленту о БАМе. Там тоже
подошла очередная сверхсрочная нужда, сбрасывают с обрыва детали щитовых
домов, чтобы пропустить поезд с более важным грузом. И вдруг я со стыдом
чувствую, что смотрю на все это спокойно, без ярости и дрожи, вроде бы
любуюсь даже: красиво снято. И что же при этом меня волнует: интересно,
думаю, сколько они дублей делали?