"Степан Злобин. Пропавшие без вести, часть 4 " - читать интересную книгу автора

сознании, слагались в ненаписанное письмо:
"Нет, я не забыл тебя, Ганна, не потому столько времени не обращался к
тебе, что время стерло тоску, что ты стала мне менее близкой, любимой, и не
потому, что отчаялся. Наоборот, уверенность в нашей победе неугасимо жила во
мне, а сегодня она сильнее, чем все эти годы. Сегодня я особенно убежден в
том, что мы скоро будем освобождены Красной Армией и возвратимся домой.
Говоря "мы", я разумею не лично себя, потому что я волею обстоятельств
оказался в числе тех многих, кому не придется дожить до победы. "Мы" - это
те, кто попал в эту тяжелую переделку, в запроволочный ад фашизма. Помнишь,
"мы" говорил я и тогда, когда разумел, что мы вымираем от голода,
туберкулеза и дистрофических поносов, когда разумел, что нас расстреливают
за малейшую провинность, не разбираясь в вине именно данного человека, и без
провинностей, просто так, "для примера" или даже для забавы! "Мы" - это все
мы, взятые вместе, кого связала колючей проволокой беспощадная общая участь
"пропавших без вести".
В этой повседневно гибнущей массе людей нельзя отделять свое "я" от
сотен тысяч "не я". То, что сегодня постигло десяток товарищей, завтра может
постичь и меня..."
Емельян не заметил, когда тюремная явь сменилась сном, да и сменилась
ли... Он лежал на спине, глядя сквозь решетку на все еще темное небо, и едва
сомкнул веки, даже мглистый рисунок железных переплетов окна не успел
стереться перед его взором, как на темном синем фоне окошка возникли образы
Ганны и Юрки... Сначала всплыло одно лицо Ганны, его мягкий овал и глаза ее,
которые смотрели на Емельяна печально и неподвижно. Затем возник беленький,
голубоглазый Юрка, но не такой, каким он мог быть сейчас, четырнадцатилетним
мальчишкой, даже и не такой, каким он был три года назад, перед отъездом
Емельяна на фронт, а всего пяти- или шестилетний, как на фотографии,
стоявшей на письменном столе...
Но сон не обманул Баграмова их кажущейся реальностью: Емельян не ждал
от Ганны и Юрки слов, не слышал их голосов, это были лишь выпуклые, хотя и
реальные, но недвижные и молчаливые образы, зрительные отпечатки памяти.
Ощущение оторванности от них и во сне не исчезло, как не покинуло его
сознание, что он в тюремном каземате, как не исчезло чувство близости
неминуемой смерти...
Внутренний голос Баграмова продолжал говорить, слагая это письмо, может
быть, последнее из множества не отправленных и не написанных им писем:
"...И видишь, какое долгое время смерть уносила моих друзей, сохраняя
надежду, что я увижу тебя.
На этот раз обернулось все так, что именно мне вынулся "несчастливый
номер" и я тоже должен погибнуть... Но мы все-таки победим!..
На этот раз я говорю "мы", разумея не только тех, кто находится здесь,
в плену, но всех, кто принадлежит к армии величайших дерзаний
человечества, - к армии коммунизма, - мы победим! И мы, томящиеся здесь без
возможностей настоящей борьбы с врагом, поверженные, но непобежденные, мы не
ощущаем себя отторгнутыми от семьи победителей.
Мы возвратимся к вам, любимым и близким, чтобы вложить наши силы в
общее дело, которое наш народ будет вершить после победы над фашизмом.
Однако ты меня не жди больше. Мне уже не придется прийти к тебе, Ганна.
Я не вернусь к тебе с Юриком, не обниму вас, не услышу твоего голоса,
никогда не взгляну в твои золотые глаза...