"Григорий Злотин. Варшавский вокзал" - читать интересную книгу автора

всех известных станциях, через которые, вильнув, проходила в тот год наша
капризная железная дорога. Просмотрев отчеты за все сто пятьдесят лет, можно
было с некоторой надеждой предсказать, какая даль откроется в этот раз за
свистком паровоза. А сколько еще можно было бы сделать! Понаслышке мне стало
недавно известно, что кое-кто из моих сверстников, томимый, как и я,
неутолимой жаждой странствий, нанимал аэроплан и летал над самой насыпью,
чтобы хотя бы приблизительно узнать, где она будет в те дни, когда настанет
черед купить себе билет.
Но годы берут свое, и все приготовления когда-нибудь кончаются. Вот и
мне тоже пора отправляться в путь-дорогу. Самое легкое - добраться до
вокзала. Это и вправду проще простого. Покуда молодые недоучки борются с
коварным трамваем, который в отместку завозит их куда-нибудь в Пески или на
Острова, я не спеша, со знанием дела беру извозчика, и через какие-нибудь
четверть часа уже еду по набережной Обводного канала в виду хорошо знакомого
желтого здания с башенкой. Да, усердным книгочеям плоды их усилий нипочем не
дадут попасть впросак.

Я на вокзале. В прошлом веке у главного входа стояла очень милая
часовенка. Теперь, в полном соответствии с духом времени, на ее месте
возвышается любимая публикой скульптура: исполинский золотой телец без
головы. А в остальном за сто лет Варшавский вокзал мало переменился: строгий
чиновник с петлицами, как встарь, выдает мне билет, и отойдя в сторонку, я
сажусь на лавочку в ожидании поезда. На дворе весна, поэтому нельзя сказать
в точности, когда подадут состав. Пока же стрелки на башенных часах
показывают полдень, и я раскрываю книгу, чтобы еще один, последний раз
повторить уже выученный вдоль и поперек, но странным образом полюбившийся
мне перечень прошлогодних станций.
Мой дорогой друг, я знаю, что и Вы тоже любите читать. В часы
вокзального переполоха, среди грубой толчеи, пудовых мешков, колючих
шинелей, птичьих клеток и бездомных псов, среди грязных метлахских плиток,
изломанных зонтиков, мелкого бумажного сора, шарканья стертых подошв, вида
забрызганных подолов и кожаных саквояжей на кривых коротких лапках, среди
пьяных воплей из буфета, хлопанья голубиных крыльев, лязганья чемоданных
язычков, влажных газетных листов, сутолоки, спешки - среди сего среди иного
такого скучного пустого люблю когда чиста страница и ею ею заслониться от
предотъездной суеты нырнуть в наивные мечты о дальних станциях о воле о
паровозе в чистом поле когда развеет белый дым в тумане утром молодым... -
и далее без остановок. Не все ли равно, о чем сказанье? Какое дело мне до
того, что за письмена глядят из перебираемых нетерпеливыми пальцами строк?
Хорошо уж и то, что время за книгой пролетает, как единый миг, и скоро, чаю,
уже скоро надутый от важности путеец в нелепой красной шапке сорванным
тенорком возвестит посадку в предназначенное судьбою купе.
Но вот и кончилась моя книга. Удивительно, как быстро, как неумолимо
истончается и сходит на нет то, что завлекало и держало в медовом плену! а
каким упоительно долгим, каким сливочно-вязким казалось поначалу это
обещанное: словно сон свободы, словно сладкий и темный колодезь... Но на
поверку одно лишь постылое ожидание тянется и безотрадно тянется, слегка
заворачивая влево, до самого горизонта, точно как бесконечный и бесстыдно
грохочущий товарный состав, для поездки на котором - и без того нежеланной
- твой билет первого класса наверняка не подойдет.