"Анатолий Знаменский. Завещанная река " - читать интересную книгу автора

горячую нору, головой выдать, но беда, что не живого, а мертвого. Про то -
первый спрос будет. А второй спрос - почему Игната Некрасова на Кубань
упустил, в турские земли. А третий спрос - почему с тем вором Игнашкой
двадцать тыщ сердовых казаков ушло, да еще сто тыщ стариков да баб с
детвой... Куда смотрели, черкасские казаки?
А ну как спросит царь еще и про старую веру?
Атаман Зерщиков вздохнул, оглянулся и зубы стиснул. Поймал летучий и
уклончивый взгляд первого помощника своего Тимохи Соколова, и оттого в груди
что-то перекатилось горячей, смертной пулей, душа ёкнула.
"Иуда! Рядом стоит, а у самого - камень за пазухой..."
- Держишься, Илья? - шевельнул бунчуком над его головой Тимоха. -
Держись! Не всякий гром бьет.
Зерщиков не обернулся больше, срослыми бровями дернул:
- А у тебя что, два ряда зубов, как у Некрасы, что ль? Пытки нам не
будет, а уж кнута не миновать...
- С дурной рожи - да еще и нос долой! - хохотнул в ладошку Тимоха,
чтобы не услыхали дурацкой шутки ближние старшины. - В случае чего, Илья,
кинемся в ноги ему, мол: прости христа ради за прошлое да и напредки -
тож...
"Смеется! Дурню и на похоронах - веселье..."
- Смутьян ты, Тимоха. Оборотень! - сказал Зерщиков, тая злобу. И снова
упулился мутными глазами на текучую воду. Вздыхал и прикидывал.
Знал Илюха, что не только он доносил царю на Тимошку Соколова, но и
дружок не дремал, слал тайные отписки... И грызла теперь его великая
заботушка: кому из них государь поверит? А ну как не ему, атаману, а
Тимохе - ближнему, бунчужному старшине?
Хотя, ежели правду сказать, так никому из них веры не будет: оба
хороши...
Тут бабка надвое сказывала... Лукьян Максимов, первый атаман, в
позапрошлом году тоже свое выгадывал, на Илюху Зерщикова надеялся, как на
каменную гору, собирался Кондрата Булавина с головой выдать и на том царскую
милость заслужить. А когда подошло туго, закричали на кругу: "В мешок да в
воду его!" - так Илья первый кинулся над ним мешок завязывать...
А был ли у него, Зерщикова, в ту минуту какой иной выход? Ведь
Кондрашка в самую силу взошел, его атаманом прокричали. Не было выхода. Не
понять только, что завтрашний день скажет. Завтра - чья очередь?
За плечом снова заворошился Соколов, хохотнул в руку:
- Потеха! Один кинул - не докинул, другой кинул - перекинул, третий
кинул - не попал!..
Он, видно, о том же самом думал, вражина. Надеется, значит?
А мутная вода с шумом катила вниз, плескала, завивалась тайными
водоворотами вокруг толстых дубовых свай. Упадешь, сразу тебя в донную
глубину затянет, как в ту давнюю ночку, у Крымской кручи. Когда Илюха еще
молодым был, ходил с Кондрашкой косоглазых крымчаков шарпать...
Наволокло видения давних, полузабытых времен, в тревожную истому
кинуло.
Эй, алай-булай, крымская сторонушка!
Сказать правду, он сызмальства завидовал Кондрашке, гулевому бурлаку*
из Трехизбянской станицы.
______________