"Эмиль Золя. Добыча" - читать интересную книгу автора

Но Рене оставалась мрачной, и Максим, видя, что она попрежнему молчит,
решил, что она его не слушает. Откинув голову на мягкую спинку коляски, она,
казалось, спала с открытыми глазами, безвольно отдаваясь неотвязной мечте;
по временам ее губы нервно подергивались. Мягкий сумрак, таивший в себе
печаль, несказанную негу, сокровенные надежды, проникал ее насквозь,
окутывал какой-то болезненно-истомной атмосферой. Устремив пристальный
взгляд на круглую спину лакея, сидевшего на козлах, она, вероятно, думала о
минувших радостях, о прошлом веселье, которого больше не хотела; перед ней
проходила ее прошлая жизнь, немедленное исполнение всех ее желаний,
отвращение к роскоши, подавляющее однообразие одних и тех же привязанностей,
одних и тех же измен. И вдруг смутное желание пробуждало надежду на то,
"другое", чего не могла подсказать ей напряженная мысль. Здесь ее грезы
начинали расплываться. Она делала усилие, но нужное слово ускользало в
надвигавшейся темноте, терялось в неумолчном грохоте колес. Мягкое
укачивание коляски усиливало нерешительность, мешавшую ей точно выразить
свое желание. Огромное искушение исходило от расплывчатых очертаний рощиц,
дремавших по краям дороги, от стука колес, от упругих колыханий коляски; и
Рене охватывало сладкое оцепенение, тысячи легких веяний пробегали по ее
телу: прерванные грезы, запретные наслаждения, смутные желания - все то
изысканное и чудовищное, что пробуждается в усталом сердце женщины,
возвращающейся из Булонского леса в сумеречный час, когда бледнеет небо.
Рене зарылась обеими руками в медвежью шкуру; ей было жарко в белом суконном
пальто с сиреневыми бархатными отворотами. Она вытянула ногу, чтобы
расположиться поудобнее, и нечаянно слегка коснулась лодыжкой ноги Максима,
который даже не заметил этого. Рене вздрогнула, очнувшись от оцепенения. Она
подняла голову, ее серые глаза остановились на изящно раскинувшейся фигуре
Максима, и она посмотрела на него каким-то странным взглядом.
Коляска выехала из Булонского леса. Прямая аллея проспекта Императрицы
тянулась в сумерках, по обе стороны ее окаймляли зеленые деревянные ограды,
сходившиеся на горизонте. На боковой дорожке для верховой езды, вдали, в
сером сумраке выделялась светлым пятном белая лошадь. По другую сторону,
вдоль шоссе, запоздалые пешеходы, точно группы черных точек, медленно
двигались к Парижу. А вверху, в конце шумливой, терявшейся в темноте
вереницы экипажей, на фоне широкой черной полосы неба светлела Триумфальная
арка, стоявшая наискось.
Коляска покатилась быстрее; Максим, очарованный необычным пейзажем,
залюбовался затейливой архитектурой особняков и лужайками, спускавшимися до
боковых аллей по обе стороны проспекта.
Рене мечтательно наблюдала, как зажигались на горизонте один за другим
газовые рожки на площади Этуаль. По мере того как яркие светящиеся точки
пронизывали сумрак, ей слышались звавшие ее тайные голоса; и Париж,
сверкавший огнями осенней ночи, казалось, сиял только для нее, готовя
неведомые наслаждения, о каких она мечтала в своем пресыщении.
Коляска выехала на проспект королевы Гортензии и остановилась на улице
Монсо, в двух шагах от бульвара Мальзерб, перед большим особняком с садом
позади двора. С каждой стороны золоченых ворот было по два фонаря в виде
урны, также покрытых позолотой; в них широким пламенем горел газ. У ворот, в
изящном павильоне, слегка напоминавшем греческий храм, жил сторож. Когда
коляска въезжала во двор, Максим ловко спрыгнул на землю.
- Ты ведь знаешь, - сказала Рене, задерживая его руку, - мы садимся за