"Эмиль Золя. Накипь" - читать интересную книгу автора

переполнена впечатлениями и смутными грезами, навеянными чтением, что с
трудом переводила дыхание. В ушах у нее звенело от отдаленных призывов рога,
в который трубил стрелок, герой ее романсов, унося ее в заоблачные выси
неземной любви. И тут же, без всякой связи, она рассказала, что в это утро
ходила в церковь святого Роха к ранней обедне и там очень плакала, ибо
церковь заменяет ей все на свете.
- О, мне теперь гораздо легче! - продолжала она, испустив глубокий
вздох и остановившись перед Октавом.
Наступило молчание. Глаза ее ясно улыбались ему. Никогда до сих пор
она, со своими жиденькими волосами и невыразительным лицом, не казалась ему
такой ничтожной. Пока она так смотрела на него, смертельная бледность
внезапно залила ее лицо, и она пошатнулась. Октав едва успел ее подхватить.
- Ах, боже мой! - с рыданием вырвалось у нее.
А он, растерянный, по-прежнему продолжал ее поддерживать.
- Вы бы выпили немного липового чаю!.. Это потому, что вы слишком много
читали.
- Да, когда я закрыла книгу и увидела, что я одна, во мне все
перевернулось! Какой вы добрый, господин Мюре!.. Если бы не вы, я бы упала и
расшиблась...
Пока она говорила, Октав искал глазами стул, чтобы усадить ее.
- Хотите я разведу огонь?
- Нет, не надо, вы перепачкаетесь. Я заметила, что вы всегда в
перчатках.
При этих словах она опять тяжело задышала и, словно внезапно теряя
сознание и как бы все еще продолжая грезить наяву, послала в пространство
неловкий поцелуй, едва коснувшись губами уха молодого человека.
Октава этот поцелуй совершенно ошеломил. Губы Мари были холодны, как
лед. Когда же она, словно отдаваясь, крепко прильнула к его груди, в нем
внезапно вспыхнула страсть, и он хотел унести ее в глубь комнаты. Но это
грубое прикосновение вернуло Мари к действительности: она вдруг осознала,
что, против своей воли, чуть не отдалась ему, и в ней восстал инстинкт
женщины, подвергающейся насилию. Она стала отбиваться, призывая на помощь
мать, совершенно забыв про мужа, который с минуты на минуту должен был
вернуться, и про спавшую тут же рядом свою дочь Лилит.
- Только не это! О нет, нет! Этого нельзя! А он между тем страстно
повторял:
- Никто не узнает... Я никому не скажу!..
- Нет, господин Октав... Вы отнимете у меня радость, которую доставило
мне знакомство с вами. Нам это ничего не даст, уверяю вас... Я ведь мечтала
совсем о другом...
Он не стал больше разговаривать и, желая отыграться на ней за все свои
неудачи, цинично повторял про себя: "Нет! Уж ты-то от меня не уйдешь!.."
Убедившись, что она ни под каким видом не хочет перейти в спальню, он
грубо повалил ее на край стола. Она перестала сопротивляться, и он овладел
ею между забытой тарелкой и романом, который от толчка свалился на пол.
Дверь, как была, так и оставалась открытой, и торжественное безмолвие
лестницы распространилось на комнату, в которой больше не было произнесено
ни слова. А рядом, положив голову на подушку, мирно спала Лилит.
Когда Октав и Мари поднялись; высвобождаясь из помятых юбок, оба не
нашли, что сказать друг другу. Она машинально подошла взглянуть на ребенка,