"Эмиль Золя. Накипь" - читать интересную книгу автора

служил, тут же спохватываясь, что их давно уже нет на свете. Зять, со своей
стороны, говорил исключительно о ныне здравствующих, причем происходила
невероятная путаница имен. Впрочем, оба они, а с ними и г-жа Вийом,
согласились, что толстяк Шавиньи, у которого такая уродливая жена, наплодил
слишком много детей. При его ограниченных средствах - это просто безумие.
Октав, отдыхая телом и душой, слушал их и удовлетворенно улыбался. Он давно
не проводил такого приятного вечера. В конце концов он и сам стал с
убежденным видом порицать Шавиньи. Ясный и спокойный взгляд Мари, нимало не
смущенной тем, что он сидит рядом с ее мужем, ее несколько утомленный и
безвольно покорный вид, с которым она одинаково заботливо угождала вкусу
каждого из них, действовали на него успокаивающим образом.
Ровно в десять часов вечера старики Вийом встали, из-за стола. Пишон
надел шляпу. Каждое воскресенье он, из уважения к родителям своей жены,
провожал их до омнибуса. Так уж было заведено с первого дня их свадьбы, и
старики Вийом сочли бы себя оскорбленными, если бы зять не оказал им этого
внимания. Все трое обычно доходили до улицы Ришелье, затем шли вверх по ней
неторопливым шагом, внимательно следя глазами, не появляется ли
батиньольский омнибус, который всегда приходил переполненным. Таким образом,
нередко случалось, что Пишон вынужден был провожать их до самого Монмартра,
- он ни в коем случае не позволил бы себе оставить родителей своей жены
посреди улицы, не посадив их в омнибус. А так как шли они очень медленно, то
проводы эти и, возвращение домой отнимали у него добрых два часа.
На площадке лестницы все обменялись дружескими рукопожатиями.
Вернувшись вместе с Мари в столовую, Октав спокойно заметил:
- На улице дождь, Жюль вернется не раньше полуночи.
Лилит, которую уложили пораньше, уже спала, и Октав тотчас же посадил
Мари к себе на колени и стал из одной чашки с ней допивать остатки кофе,
словно возбужденный скромным семейным празднеством супруг, который
наконец-то спровадил гостей, и теперь, закрыв двери, может без помехи обнять
и поцеловать свою жену.
Теплота тесной столовой, где пахло ванилью от "снежков", склоняла к
дремоте. Октав мелкими и частыми поцелуями покрывал шею молодой женщины, как
вдруг в дверь кто-то постучался, Мари даже и не вздрогнула... Это пришел сын
Жоссеранов, у которого в голове винтиков не хватало. Каждый раз, когда ему
удавалось улизнуть из их квартиры, приходившейся как раз напротив Пишонов,
он, привлеченный ласковым и кротким характером Мари, приходил к ней
поболтать. Они отлично ладили, зачастую подолгу просиживая молча и лишь
время от времени обмениваясь короткими бессвязными фразами.
Октав, сильно раздосадованный, хранил молчание.
- У них гости, - запинаясь, говорил Сатюрнен. - Мне-то наплевать, что
они не сажают меня за стол... А я вот сломал замок и удрал. Так им и надо!..
- Надо вернуться домой, ведь о вас будут беспокоиться, - заметив
нетерпение Октава, проговорила Мари.
Но сумасшедший смеялся, - он был в восторге от своей проделки. Затем,
как обычно, заплетающимся языком, он стал рассказывать, что делается у них
дома. Казалось, он приходил сюда выкладывать все то, что застревало в его
памяти.
- Папа опять работал всю ночь... Мама дала Берте оплеуху... Скажите,
когда выходят замуж, это больно?..
И так как Мари не отвечала ему, он, еще более оживившись, продолжал: