"Эмиль Золя. Разгром" - читать интересную книгу автора

корпуса, 1-й корпус будет поддержан 5-м; сейчас пруссаки, наверно, снова
вернулись за Рейн, а наши пехотинцы гонят их штыками в спину. И при мысли о
том, что в этот день произошло яростное сражение, усиливалось лихорадочное
ожидание известий, под необъятным бледнеющим небом с каждой минутой росла
тревога.
Обращаясь к Вейсу, Морис повторял:
- Да, сегодня им, видно, здорово всыпали!
Вейс ничего не ответил и озабоченно покачивал головой. Он тоже смотрел
в сторону Рейна, на восток, где уже совсем стемнело, на черную стену,
омраченную тайной. При последних звуках зори на оцепенелый лагерь нисходила
глубокая тишина, изредка нарушаемая шагами и голосами запоздавших солдат.
Мерцающей звездой зажегся свет на ферме, где бодрствовал штаб в ожидании
известий, а они приходили каждый час, но очень неопределенные. У костра уже
никого не было; свежие сучья все еще дымились густым печальным дымом, и
легкий ветер поднимал его над тревожной фермой, застилая в небе первые
звезды.
- Здорово всыпали? - повторил наконец Вейс. - Да услышит вас бог!
Жан, сидевший в нескольких шагах от них, насторожился, а лейтенант
Роша, уловив это трепетное пожелание, в котором прозвучало и сомнение,
внезапно остановился, чтобы послушать.
- Как? Вы не уверены в окончательной победе? - спросил Морис. - Вы
считаете возможным поражение?
У Вейса задрожали руки; он внезапно изменился в лице и побледнел.
- Поражение? Сохрани бог!.. Ведь я местный житель, моего деда и бабку
убили в тысяча восемьсот четырнадцатом году иноземцы, и, когда я только
подумаю о нашествии врага, у меня сжимаются кулаки, я готов стрелять вместе
с простыми солдатами, - вот так, в сюртучке!.. Поражение? Нет, нет! Я не
допускаю и мысли об этом!
Он успокоился и в изнеможении пожал плечами.
- Но только... Как вам сказать?.. Я беспокоюсь... Я хорошо знаю наш
Эльзас; я еще раз изъездил его вдоль и поперек по своим делам, и мы,
эльзасцы, видели то, что должно было броситься в глаза генералам и чего они
не хотят видеть... Да, мы желали войны с Пруссией, мы уже давно ждали случая
разрешить наш старый спор. Но это не мешало нашим добрососедским отношениям
с Баденом и с Баварией; у нас у всех по ту сторону Рейна родственники или
друзья. Мы считали, что и они мечтают, как мы, сбить с пруссаков их
невыносимую спесь... Мы были так спокойны, так уверены, но вот уже две
недели, как нас охватило нетерпение и тревога: мы видим, что дела идут все
хуже и хуже. Со дня объявления войны неприятельской кавалерии дана
возможность нападать на деревни, производить разведку, перерезать
телеграфные провода. Бадан и Бавария поднимаются, огромные передвижения
войск происходят в Пфальце; известия отовсюду, с рынков, с ярмарок,
свидетельствуют о том, что границе угрожает враг, а когда местные жители,
мэры коммун в испуге прибегают сообщить об этом офицерам проходящих частей,
офицеры пожимают плечами: "Это галлюцинации трусов, неприятель далеко!.."
Как? Нельзя терять ни одного часа, а проходят дни за днями! Чего ждать!
Чтобы на нас навалилась вся Германия?!
Он говорил тихо и скорбно, точно повторяя самому себе то, что долго
обдумывал:
- Эх! Германия! Мне она хорошо знакома; ведь хуже всего то, что вы,