"Эмиль Золя. Труд" - читать интересную книгу автора

эксплуатировали всюду: их пожирали, перетирали колеса скрипучего социального
механизма, зубцы которого сталкивались тем жестче, чем механизм был ближе к
разрушению. Казалось, весь Боклер, подобно заблудившемуся стаду, кружится и
топчется здесь, в грязи, под смятенным светом газовых фонарей, как будто
слепо устремляясь к бездне, навстречу какой-то великой катастрофе.
Лука узнал в толпе несколько лиц, которых он видел весною, в свой
первый приезд в Боклер. Здесь были представители власти: по-видимому, они
опасались возникновения каких-нибудь беспорядков. Мимо Луки прошли, беседуя,
мэр Гурье и супрефект Шатлар: мэр, перепуганный крупный собственник, жаждал
войск; но супрефект, человек более тонкий, обломок парижского мира,
благоразумно удовольствовался жандармами. Прошел и председатель суда Гом;
ему сопутствовал отставной капитан Жолливе, жених его дочери. Дойдя до лавки
Лабоков, они остановились, чтобы поздороваться с супругами Мазель, бывшими
коммерсантами; быстро нажитое богатство открыло Мазелям доступ в высшие
круги местного общества. Все эти люди беседовали вполголоса; они казались
встревоженными и искоса поглядывали на тяжело шагавшие мимо них толпы
рабочих, справлявших канун воскресенья. Поравнявшись с Мазелями, Лука
услышал, что и они толковали о случаях кражи, по-видимому, о чем-то
расспрашивая председателя суда и капитана. Из уст в уста передавалось
известие о пятифранковике, выкраденном из кассы Даше, о коробке сардин,
похищенной с витрины Каффьо. Но наиболее глубокомысленные комментарии
вызывала кража резаков у четы Лабок. Разлитый в воздухе ужас охватывал души
благонамеренных граждан: уж не вооружаются ли революционеры, уж не назначена
ли резня на эту ночь, эту бурную, темную ночь, так тяжело нависшую над
Боклером? Опустошительная забастовка выбила всех из колеи, толпы отверженных
подталкивал голод, алкоголь вдыхал в них безумие, жажду разрушения и
убийства. С грязной мостовой, с липких тротуаров глядела вся отрава, все
унижение того несправедливого труда, на который обречено большинство, дабы
обеспечить эгоистические наслаждения меньшинству, глядел труд -
обесчещенный, ненавидимый, проклинаемый, глядела ужасающая нужда, к которой
он приводит, глядели воровство и проституция - его чудовищные отпрыски.
Проходили бледные проститутки - фабричные работницы, соблазненные досужим
молодцом и затем выброшенные на улицу, - продажная плоть, отталкивающая и
страдающая; за четыре су пьяные прохожие уводили их в глубину соседних
пустырей, черневших в сумраке лужами.
Все возрастающая жалость, смешанная с гневом и страданием, охватила
Луку. Где ж была Жозина? В каком закоулке среди этого ужасного сумрака
укрылась она с маленьким Нанэ? Вдруг послышались крики; будто порыв ветра
налетел на толпу, закрутил ее и увлек с собой. Могло показаться, что люди
уже ринулись на приступ лавок, что уже грабят снедь, разложенную в витринах
вдоль обоих тротуаров улицы. Несколько жандармов устремилось куда-то,
загремели о мостовую копыта пущенных вскачь коней, послышался скрип сапог и
звяканье шпор. Что случилось? Что случилось? Охваченные ужасом обыватели,
заикаясь, бросали друг другу вопрос за вопросом и получали недоумевающие,
полные такого же ужаса ответы.
Наконец Лука увидел возвращающихся назад Мазелей.
- Какой-то мальчишка украл хлеб! - услышал он.
Теперь толпа, озлобленная и угрюмая, бежала по улице Бриа назад к
булочной Митена, откуда, по-видимому, и был украден хлеб. Женщины кричали,
какой-то старик упал, и его пришлось поднимать. Толстый жандарм бежал с