"Эдуард Павлович Зорин. Большое Гнездо ("Всеволод Большое Гнездо" #3) " - читать интересную книгу авторасломил его гордый дух: жена ухаживала за ним с любовью, обласканные бояре
стали его первыми советчиками. Целыми днями они толпились на княжеском дворе, выхваляясь друг перед другом, вытягивали у Романа новые земли, вымаливали подарки и посулы. Великая благость простерла свою длань над Волынью. Епископ в соборе и попы в больших и малых церквах молились за скорейшее исцеление князя. Шли затяжные дожди. Твердислав сидел у окна, смотрел, как проезжали по лужам возки, как бежали, накрывшись мешками от дождя, мужики и бабы, и на душе у него было благостно: свершилось задуманное. Как и наказывал ему Роман, сразу же по приезде в Киев навестил боярин митрополита. - Никифора слушает Рюрик, - говорил, тяжело дыша от сильного жара, князь (рана в плече наливалась гноем).- Езжай с великими дарами, пади митрополиту в ноги, без Рюрикова прощенья не возвращайся... "Проняло-таки князя, - улыбнулся своим мыслям боярин. - Вняла нашим мольбам богородица, поставлю ей по возвращении на Волынь пудовую свечку". Сознавая торжественность случая, Никифор встречал Твердислава в парадном облачении, допустил к руке, но разговаривал на расстоянии. Боярин стоял на коленях, избегая митрополитова взгляда. Говорил глухо, изъявляя глубокую скорбь и раскаяние: - Вступись, отче, не оставь без внимания верного раба твоего, заблудшего агнца Романа. Не по твоей воле, а по наущению диавольскому возмутился наш князь. За то и покарала его рука божия, за то и лежит он ныне прахом у ног твоих и взывает о пощаде. Никифор. - Но в раскаяние его я верю, ибо сам Христос, спаситель наш, завещал нам любовь к ближнему и прощение. Ступай, боярин, к себе на двор и жди. Ежели уговорю я Рюрика, велят тебя кликнуть - явись тот же час. Ежели не уговорю, возвращайся восвояси, и да будет с вами всемилостивейший бог... Аминь. Служки подхватили ослабевшего Твердислава под руки и вывели за дверь. Остамел боярин: тяжкий дух стоял в митрополичьих палатах. Был Никифор худосочен и тощ, и кровь его была холодна - велел он с утра жарко топить все печи, а озноб не покидал его. Хоть и много золота стоило Никифору место киевского митрополита, но тосковала душа его по теплым берегам Босфора, по синему морю с белыми парусами корабликов, по оливковым рощам. Патриарх, похоже было, совсем про него забыл. Полгода не приходило вестей из Константинополя, полгода жил Никифор в полном одиночестве, общаясь только с книгами и враждующими между собой князьями. Больно кольнуло сердце митрополита Романово своеволие. Испугался он, как бы не опутал волынского князя своими сетями святейший папа, как бы не наслал в его земли своих нунциев1, не обратил православных в свою веру. Тогда разгневается патриарх, пришлет на Русь другого, более расторопного пастыря... И так рассудил митрополит: если не помилует волынского князя, не помирит его с Рюриком, то другие позаботятся о нем - в Кракове. Зачем играть с огнем?! Три дня сидел Твердислав в Киеве. На четвертый день утром явился отрок с Горы: Рюрик звал боярина к себе. |
|
|