"Кидалы в лампасах" - читать интересную книгу автора (Донской Сергей Георгиевич)

Глава 14 Странники в ночи

При ближайшем рассмотрении девушка оказалась года на три старше, чем ей можно было дать издали. Волосы то ли выгоревшие, то ли неравномерно окрашенные. Не по-девичьи густые брови, далекий от совершенства нос, потрескавшиеся губы. Назвать Алису красавицей было бы явным преувеличением, и все же Хват разглядывал ее чуточку дольше, чем того требовала ситуация.

Похоже, любопытство было взаимным. Он пытался определить цвет ее глаз, а она смотрела на клинок, который он по-прежнему держал в руке. Потом раздался ее шепот, показавшийся Хвату необычайно громким:

– Если вы собираетесь откручивать винты своим ножом, то вряд ли я смогу быть вам полезной.

– Почему? – тупо спросил он, видя перед собой уже не ее глаза, а лишь темную макушку и светлые волосы, разделенные посередине неровным пробором.

Плечи Алисы приподнялись и опустились.

– Потому что я опять брякнусь в обморок, – призналась она.

Нужно было ответить: «Ну и брякайся на здоровье. Это твое личное дело. Меня вообще не колышет, что ты собираешься делать дальше. У тебя своя дорожка, у меня своя. Ауфвидерзеен, сеньорита».

Хмурясь, Хват выдавил из себя нечто в этом роде:

– Мне некогда с тобой возиться. В обмороки падай без меня, пожалуйста. А пока помогай.

«Союзник» завертелся юлой, выкручивая винты на крышке системного блока. Не прошло и двух минут, как на протянутую ладонь Хвата легла черная коробочка.

– Это так называемый винчестер, – пояснила Алиса. – Жесткий диск, содержащий информацию. Его можно установить на любой другой компьютер.

– Сколько времени понадобится, чтобы получить доступ к информации? – спросил Хват, бережно укладывая винчестер внутрь рюкзака.

– Понятия не имею. Честно говоря, не думаю, что я справилась бы с этой задачей.

– Зачем же взялась?

– Меня подставили.

– Подруги? – Хват понимающе ухмыльнулся. Он мало что знал о женской дружбе, но подозревал, что это нечто вроде вынужденного симбиоза змей разной породы, которые рано или поздно жалят зазевавшихся товарок.

Алиса вскинула голову и, глядя ему в глаза, отчеканила:

– Не подруги, а муж.

Это чем-то напоминало неожиданный удар в солнечное сплетение. То ли короткое словечко так подействовало на Хвата, то ли взгляд, его сопровождавший, но у него перехватило дыхание, а во рту появился привкус желчи. Чтобы хоть немного сбить эту горечь, он изрек самое банальное из всего, что пришло ему на ум:

– Милые бранятся – только тешатся.

– Мы не милые, – тихо возразила Алиса. – Мы просто законные супруги. В наших паспортах стоят соответствующие штампы, вот и все.

– Вот и все, – откликнулся эхом Хват, сделавшийся вдруг необычайно суетливым и деятельным. – Вот и все, – повторял он, без всякой на то нужды проверяя застежки и крепления рюкзака, который почему-то упорно не желал запрыгивать ему на плечи.

Пришлось подхватить рюкзак за лямку и так нести к выходу, свет за которым успел окраситься в сумеречные оттенки.

– Вы даже не попрощаетесь? – звонко спросила Алиса.

Хват обернулся. Ее одинокая фигурка выражала полное отчаяние, но с места она так и не сдвинулась, видимо, не приучившись бегать за мужчинами покорной собачонкой.

– Чао, бамбино, сорри, – сказал ей Хват, помахав ручкой.

Собственный шутливый тон показался ему пошлым, неуместным. Он хотел было объяснить Алисе, что не имеет права брать ее с собой, что таскаться по горам с девчонкой в босоножках на платформе – безумие чистейшей воды, что вертолет прилетит за одним лишь Хватом, а не за его случайными знакомыми… Но он ничего не успел сказать, потому что она перебила его. Не просьбой. Не жалобным возгласом. Все, что она произнесла, это:

– Чао. Но я не бамбино.

– Не понял? – напрягся Хват.

– Я не бамбино, не мальчик, хотя и девочкой меня назвать нельзя. – Алиса изобразила на лице нечто вроде беззаботной улыбки. – Замужняя жена, как-никак. Со штампом в паспорте. С мужем, который заслал меня в гости к чеченским террористам.

– Долго ты там собираешься стоять? – заорал на нее Хват.

– А где я должна стоять? – опешила Алиса.

– Нигде. Ты должна идти за мной следом, не отставая от меня ни на шаг. Или ты предпочитаешь остаться здесь?

– Вы берете меня с собой?

– Я должен тебе это тысячу раз повторить? – язвительно осведомился Хват. – Не дождешься. Я повторять не люблю и не буду.

Прихватив чеченский автомат с подствольным гранатометом, он выбрался из землянки под открытое небо, едва сдержав желание футбольнуть круглую, как мячик, жабу, метнувшуюся ему под ноги. Ах, какие мы милосердные! Жалеем жаб, жалеем посторонних девушек! Еще неизвестно, как отреагирует Конягин на сообщение о том, что Хват возвращается не один, а в обществе подозрительной спутницы. Но не бросать же ее здесь на верную погибель?

Или же бросать: как можно скорее?

– Ты где? – крикнул Хват, обнаружив, что за его спиной никого нет.

– Здесь, – донеслось из землянки. – Никак не могу перешагнуть через… через его ноги.

– Ты Ворона имеешь в виду? Он же мертвый!

– Потому и не могу, что мертвый, – виновато откликнулась Алиса.

Пришлось возвращаться обратно, брать ее на руки и выносить наружу. Хват не слишком удивился, обнаружив, что от вызволенной из плена девушки пахнет отнюдь не майскими розами, но ноздри его непроизвольно сжались, и это не осталось незамеченным.

– Отпустите, – потребовала Алиса, как только они оказались на осыпающихся ступеньках, ведущих наверх. – Немедленно отпустите. – При этом она задрыгала ногами так яростно, что Хват едва не потерял равновесие.

– Да пожалуйста, – буркнул он, разжимая объятия.

Едва удержавшаяся на ногах Алиса поспешно отдалилась на пару шагов и предложила:

– Теперь ведите.

– Командую здесь я, сеньорита, – предупредил Хват. – Вот некоторые из моих инструкций. Держаться за моей спиной не далее как в двух метрах. Не пищать, не спотыкаться, не ныть.

– Си, сеньор. – Алиса шутливо выпятила грудь и приложила к виску сложенную козырьком ладонь.

– Руку к пустой голове не прикладывают, – строго сказал Хват, глаза которого машинально покосились не на руку и не на голову девушки, а на ее маечку, натянувшуюся так туго, словно под ней спрятали пару воздушных шариков. – Отставить разговоры. За мной.

Он быстро двинулся вперед, не собираясь делать поблажек едва поспевающей за ним Алисе. Он был зол на нее, зол на самого себя, зол на судьбу, которая свела их в столь неподходящее время, в столь неподходящем месте. Лишь когда они добрались до берега реки, которую предстояло перейти вброд, Хват снизошел до разговора со своей запыхавшейся спутницей.

– Босоножки сними. Намокнут – идти не сможешь. Скользко.

– Хорошо. – Выполнив распоряжение, Алиса спросила, глядя на быстрое течение, серебрящееся в почти полной темноте:

– Тут глубоко?

– Воробью по колено, – успокоил ее Хват. – А теперь закрой рот. Звуки над рекой далеко разносятся, особенно ночью.

– Молчу, – прошептала Алиса. – Ой, какая вода холодная… Ой, мамочки.

– Тс-с!

Примерно до середины речушки дошли без шума, а потом за спиной Хвата раздался такой отчаянный плеск, словно его спутницу схватил огромный аллигатор, норовящий уволочь ее на дно. Стремительно обернувшись, он увидел, что Алиса раз за разом погружается в воду с головой, упав для этого ничком и опираясь на широко расставленные руки. Ее розовая юбчонка стояла над водой колом. Выныривая, девушка издавала звуки, напоминающие перестук кастаньет, – это клацали ее зубы.

Загребая воду ногами, Хват бросился к ней, схватил за плечи и поставил вертикально.

– Что это еще за номера? – яростно прошипел он. – Ты не на Черноморском побережье.

– Й… я з-знаю, – проклацала-проскулила мокрая, как цуцик, Алиса, содрогаясь от холода. – Но мне обязательно нужно было окунуться, понимаете?

– Не понимаю! Ты не смеешь своевольничать. Ты моя тень, ясно?

– Й… й… ясно.

– Повтори.

– Я т… тень, – послушно кивнула Алиса, отбивая зубами дробь за дробью. – Н-но оч-чень ч-чистоплотная т-тень.

– Дура, – выговаривал ей Хват, выволакивая ее на противоположный берег. – Вода в реке ледяная, а переодевать тебя не во что. И спирта нет, чтобы тебя растереть.

– И н-не н-надо, – ответила Алиса. Улыбка ее была отважной, а губы – синими, почти фиолетовыми.

– Где твои босоножки?

– Т-течением унес-сло.

– Лучше бы тебе голову унесло, – сказал Хват в неожиданной для себя учительской манере. Скинув рюкзак, он достал оттуда две пары толстых шерстяных носков и бросил их к ногам девушки со словами: – Надевай. Босиком ты и километра не пройдешь.

– С-с-спасибо, – пискнула Алиса.

– Может, белье мое наденешь? – грубо спросил Хват.

– К-какое белье?

– Трусы, какое же еще. На тебя великоваты будут, но зато сухие.

– Ни за что! – дрожь из голоса Алисы моментально улетучилась.

– Почему? – упорствовал Хват. – Можно какой-нибудь веревочкой перепоясать, чтобы, гм, крепче держались.

– Я же сказала: я не бамбино. – Алиса яростно помотала мокрыми волосами, кончики которых хлестнули ее по щекам. – Девушки не ходят в мужских трусах на веревочке.

– Ох и упрямая же ты, – заключил Хват, демонстративно отвернувшись от спутницы. – Хлебну я с тобой лиха, майская утопленница.

Голос его был преисполнен мрачной уверенности, а на губах блуждала улыбка, которую, хвала господу, никто не видел. Очень уж счастливая она была. А потому – совершенно глупая, дурацкая. Неуместная.

В прежние времена, когда Михаила Хвата называли человеком без тени, он гордился этим неофициальным титулом и старался ему соответствовать. Теперь у него появилась тень – неуклюжая, своенравная, бестолковая. С профессиональной точки зрения это было форменным безобразием. Со всех других точек зрения Хвату это нравилось.

– Готова? – спросил он сухим, почти неприязненным тоном.

– Готова, – подтвердила Алиса. – В этих носках я чувствую себя последней дурой, но я все равно готова. Командуйте.

– Надеюсь, водных процедур больше не будет?

– Я тоже надеюсь.

– Тогда потопали. – Хват зашагал вперед, предлагая Алисе следовать за ним.

– Погодите, – попросила она.

– Что еще? Не накупалась?

– Накупалась. Просто мне нужно туда… в кусты.

Все, на что оказался способным капитан Хват, это махнуть рукой – обреченно, устало, с видом человека, смирившегося с судьбой. Зато выражение его лица было таким, как у человека, который своей судьбой как раз очень и очень доволен.

Поляна, выбранная Хватом для привала, постепенно переходила в горный склон, вздымающийся кверху все круче и круче, словно окаменевший девятый вал, который однажды обрушится вниз. Земля все еще хранила дневное тепло, и воздух от этого казался довольно свежим, хотя на самом деле ночь была по-южному теплой, ласковой, бархатистой. Звезды, похожие на алмазное крошево, заполняли все небо, от края до края. Стоило лишь задуматься об их предположительном количестве, как голова начинала слегка кружиться, а ноги – подкашиваться. Во всяком случае, так казалось Алисе, запрокинувшей лицо к небу.

Второй переход за сутки основательно вымотал ее, кроме того, давала знать себя бессонная ночь. Она сидела на теплой земле, глядела на далекие звезды, слушала, как возится с рюкзаком ее неразговорчивый спаситель, и пыталась понять, что за удивительные голенастые птицы носятся вокруг, едва не задевая ее своим оранжево-зеленым оперением. Наконец это все же произошло. Алиса вздрогнула, отпрянула и… обнаружила, что уже не сидит, а лежит, свернувшись калачиком, чем-то заботливо укрытая, под надежной охраной странного мужчины, которого она успела привыкнуть называть на «ты», но который от этого не стал ни ближе, ни понятней.

– Долго я спала? – спросила Алиса хрипло.

– Два часа, – ответил Хват.

– Носки протерлись, – печально сообщила ему Алиса, разглядывая то одну пятку, то другую.

– Не беда, отсюда нам уже идти никуда не придется, – успокоил ее Хват.

– Мы останемся здесь навсегда?

– Мы улетим по воздуху.

– Ха, так не бывает, – неуверенно сказала Алиса, вскинув глаза к звездному небу. – Что-то не видать ни ангелов, ни шестикрылых серафимов.

Профиль Хвата сохранял полную неподвижность.

– Я вызвал по рации вертолет, – сказал он. – За нами прилетят через восемь часов. Можешь спать дальше. Я тебя разбужу, не сомневайся.

– Становится прохладно. – Обнаружив, что она укрыта грубой пятнистой курткой, Алиса села, набросив ее на плечи. – А не набрать ли нам веток для костра?

– Ни в коем случае. Костра не будет.

– Почему?

– Это не та страна, где уместно разводить огонь в ночи. Это Чечня. Тут выжить трудней, чем в амазонских джунглях.

– Ты бывал в амазонских джунглях? – Проследив за неопределенным пожатием плеч собеседника, Алиса вздохнула: – Бывал. Значит, профессионал. Военный специалист.

Хват впервые повернул к ней лицо.

– Что тут плохого? – спросил он. – По-моему, это самое подходящее занятие для мужчины.

– Убивать людей? – язвительно осведомилась Алиса.

– Уничтожать врагов рода человеческого, – возразил Хват.

– Не надо прятаться за красивыми словами. Суть-то от этого не меняется. На самом деле занимаешься тем, что убиваешь людей.

В молодости легко быть категоричной. Это – белое, это – черное, все строится на контрастах, а промежуточных оттенков не существует. Обычно Хват тоже старался жить по принципу «да или нет». Но сегодня его покоробило заявление вызволенной из плена девушки.

– По-твоему, Черный Ворон был человеком? – спросил он. – Кому-то в мире стало хуже от его смерти?

– Меня ни в чем убеждать не надо, – заверила его Алиса, выставляя перед собой растопыренные пятерни. – Ты поступил так, как поступил. Твое полное право.

Хвату стало обидно. Когда тратишь на человека время, силы и нервы, то рассчитываешь как минимум на элементарную благодарность. Надеешься, что перед тобой распахнут душу, а натыкаешься на стену сплошного непонимания. Остается лишь развернуться и уйти, хлопнув дверью… если таковая имеется. Если же нет, ты остаешься сидеть там, где сидел, и даже пытаешься делать вид, что ничего не произошло.

– Жрать хочется, – проворчал Хват. – Составишь мне компанию? Конечно, если моральные принципы позволят тебе принять шоколад и галеты из рук человека, которого ты считаешь убийцей.

– Позволят, – заверила его Алиса. – В последний раз я нормально поела позавчера днем, когда Сундуков зазвал меня к этому проклятому Руслану Гелхаеву. Хотя голодать мне не привыкать. Дома, например, я давно ничего не готовлю. У нас с Сундуковым в холодильнике, кроме напитков, ничего нет, представляешь?

Она захихикала, предлагая Хвату посмеяться вместе, но он лишь буркнул:

– Повезло вашей кошке.

– Какой кошке? – опешила Алиса. – У нас нет никакой кошки.

– Потому-то я и говорю, что ей повезло, – сказал Хват, шуруя в рюкзаке. – Раз ее у вас нет, то она не сдохнет с голоду. Не знаю, правда, как долго протянет твой законный муж, Сундуков. Надеюсь, он достаточно упитан.

– Ты представляешь его себе толстым? – поинтересовалась прищурившаяся Алиса.

– В точности не знаю. Но если вы проживете достаточно долго, то ты постепенно научишься куховарить. Будешь готовить пельмени, вареники, пирожки с капустой. Но в первую очередь ты наловчишься варить суп. В большой-пребольшой кастрюле, чтобы надолго хватило. – Хват показал, какой видится ему эта посудина. – Твой законный супруг Сундуков к тому времени отпустит усы и станет расхаживать по дому в носках и выцветших плавках. В таком наряде он будет садиться за стол и кушать первое по три раза в день – утром, днем и вечером. А когда ты не удосужишься приготовить его любимый суп, он будет закатывать тебе скандалы.

– Чем такая жизнь, так пусть лучше из меня самой суп сварят, – улыбнулась Алиса. – Если на протяжении пятидесяти лет сознательной жизни ежедневно варить литра по три какой-нибудь похлебки, получится целая железнодорожная цистерна. Я не потяну.

– Цистерну?

– Домашнее хозяйство. Я не в состоянии составить достойную пару усатому мужчине в выцветших плавках. Вот почему я уехала из своего города в Москву и вышла замуж за Ника Сундукова. Он, между прочим, никаких усов не носит и всегда выглядит так, словно сошел с обложки журнала.

– Юмористического? – съязвил Хват, протягивая Алисе полплитки шоколада и упаковку сверхкалорийных галет.

– Музыкального, – парировала она. – Он лидер группы «Тип-Топ», его обожают тысячи девушек, когда он появляется в «Башне», поклонницы визжат и писают кипятком.

– Ну и запах, должно быть, стоит в вашей «Башне».

– Запах что надо. Клубный. Заведение не такое фешенебельное, как «Мост», но и не такое занюханное, как «Проект», где конопляный дым столбом стоит. – Алиса впилась зубами в галету. – Все тусовщики Москвы непременно в «Башне» отмечаются. Мол, Ося и Киса были тут. Иначе ночь прошла впустую.

– Странная это порода – тусовщики. – Хват хмыкнул и покачал головой. – Как лемминги, которых стадный инстинкт гонит в пропасть.

– Лемминги погибели ищут, а эти – удовольствий, – возразила Алиса, азартно хрустя сухарями. – Свой образ жизни они называют движухой или рейвом. Если клубного тусовщика засадить на недельку под домашний арест, он зачахнет от тоски. Зато не давай ему пить и есть, а просто запусти в клуб, и он будет чувствовать себя там, как рыба в воде. Ты когда-нибудь бывал в ночных клубах?

Хват тихонько засмеялся:

– Посмотри на меня. Разве там мое место?

Алиса поняла его реплику по-своему.

– Ерунда. Ты же не в этом комбинезоне по городу ходишь, верно? Главное, не тушеваться. Держись так, словно футболка на тебе как минимум от Гуччи, а джинсы – из коллекции Кальвина Кляйна, тогда не будешь выглядеть белой вороной. – Она забросила в рот квадратик черного шоколада. – В толпе лучше не выделяться, тем более в модном клубе. У входа в «Башню» дежурит так называемый фейс-контрольщик. Если я не ошибаюсь, то его зовут Андрюшей. Внешне он приятно отличается от бритоголовых блюстителей порядка, которые держатся где-нибудь на самом заднем плане. Но стоит Андрюше пошевелить пальцем, и они тут как тут, с дубинками и оружием наготове.

– И часто он так шевелит пальцами, этот замечательный Андрюша? – осведомился Хват, чувствуя, что шоколад сегодня горчит, а галеты слишком соленые.

– Это зависит от того, что ему взбредет в голову. Если ему не понравится твое лицо или поведение – внутрь уже не попадешь, хоть племянницей президента представляйся. Скажут: «Извините, сегодня у нас закрытая вечеринка, вход только по клубным картам»… – Алиса нахмурилась, явно вспоминая какой-то не слишком приятный эпизод из собственного опыта, после чего постаралась незаметно сменить тему. – Между прочим, таких карточек в «Башне» – раз, два и обчелся. Они отлиты из серебра, их всего с десяток. Одна такая стоит около тысячи долларов.

Вспомнив, во сколько оценена его жизнь штабом Северо-Кавказского военного округа, Хват хотел было насупиться, но вместо этого поднял брови:

– Ого! И что дает эта карточка? Владелец получает право плюнуть в лицо любому встречному, включая Андрюшу?

Алиса заулыбалась:

– Ну, для этого достаточно стать авторитетным бандитом. Они клубных карт не покупают.

– Но должны ведь быть какие-то привилегии? – настаивал Хват. – Иначе с какой стати платить штуку баксов?

– Привилегия одна – прослыть человеком, который готов выбросить деньги на ветер, ничего не приобретая взамен. Остальные просто платят по двести рублей за вход. Я имею в виду мужчин, – уточнила Алиса. – Девушки до двадцати пяти лет проходят бесплатно.

– У них что, паспорта требуют?

– Возраст определяется на глаз. Тем самым фейс-контролером Андрюшей.

– Почему-то он представляется мне таким зализанным типом в штиблетах из крокодиловой кожи, – признался Хват. – А бритоголовые бугаи с радиотаблетками в ушах у него на подхвате. И вот нормальный мужик приходит в клуб, заказывает стакан водки, а вся эта милая компашка исподтишка наблюдает за ним, дожидаясь малейшего повода, чтобы выкинуть его на улицу. – Он сокрушенно покачал головой. – Нет, ночные заведения не для меня. Я, когда выпью, не пай-мальчик, не Гарри Поттер в стране бесчисленных улыбок. Могу ляпнуть что-нибудь не то, могу в чересчур наглую морду двинуть. Особенно по пьяни.

– Пусть это тебя не беспокоит, – заверила Хвата Алиса. – Напиться в «Башне» у тебя при всем желании не получится.

– Там нет водки?

– Водку в «Проекте» хлещут, о котором я тебе рассказывала. Там публика попроще – бородатые художники, небритые писатели, их подружки-студенточки в матросских бушлатах. В «Башне» же порция текилы стоит около пятидесяти долларов, особо не разгонишься. Зато там подают относительно дешевое шампанское «Бейлис». Хотя завсегдатаи предпочитают заказывать «Боллингер».

– Оно дешевле? – предположил Хват.

– Нет. Просто сейчас принято попивать «Боллингер», смаковать его по глоточку и восторгаться неповторимой кислинкой напитка.

– Фи! Терпеть не могу шампанское. Тем более кислое.

– Тогда тебе могут предложить самый популярный нынче коктейль «Моджито». Несколько капель гаванского рома, а все остальное – содовая водичка, лимонный сок, мята и сахар.

– Разве это вкусно?

– Я не говорила «вкусно», я сказала: модно. В клубах принято делать то, что считается стильным.

– Кем?

– Что: «кем»?

– Кем считается? – спросил Хват с той присущей ему прямотой, за которую его не приняли бы ни в одну приличную тусовку, даже если бы он не пил ничего, кроме «Моджито» и «Боллингера».

– Ну… – Помявшись, Алиса призналась: – Самими же завсегдатаями и считается. – Вид у нее при этом был несколько растерянный, словно ее озадачило собственное открытие.

– А если все станут хрен без соли жевать, то это тоже будет стильно? – не унимался Хват.

– Зачем же хрен? В «Башне», между прочим, неплохая кухня, «фьюжн» называется. – Алиса слегка поморщилась, продолжая хрустеть сухарями. – Сундуков однажды уговорил меня попробовать. Ну-ка, говорит, угадай, дарлинг, что ты ешь? Я думала – овощное рагу, а оказалось – курица с тушеным авокадо в горчичном соусе. – Она неуверенно добавила: – Довольно вкусно. Правда, тем вечером я была очень голодна.

– Все же лучше, чем если бы тебя заставили какую-нибудь тихоокеанскую живность палочками кушать, – успокоил ее Хват.

– Ну, все эти суши и роллы в передовых клубах давно не приветствуются. На то есть рестораны типа «Япона Мама». А в «Башне» экзотики в меру. Хотя, знаешь, если бы мне предложили на выбор: либо шляться по передовым клубам, либо просто по улицам, то я выбрала бы последнее. – Поразмыслив немного, Алиса честно призналась: – Не под проливным дождем, конечно. И не в лютый мороз.

– С Сундуковым?

– Одна.

– Я мог бы составить тебе компанию, – вырвалось у Хвата помимо его воли. – Ночью на улицах опасно.

Алиса бабочкой вспорхнула с земли и встала прямо напротив. Прическа у нее была, как у русалки, которую изловили темной ночкой и наспех обкорнали портновскими ножницами. Выданная ей просторная куртка напоминала покроем хламиду. Юбка грязная, мятая, на торчащих из нее ногах – царапины и ссадины. Хват никогда не думал, что при виде такой девушки у мужчины может пересыхать во рту. Однако всякий раз, когда Алиса оказывалась на расстоянии протянутой руки, он отмечал, что голос у него делается хриплым, словно он тысячу раз подряд произнес ее имя. Не произнес – выкрикнул. Без передышки. Во всю силу голосовых связок.

И теперь, глядя на Алису снизу вверх, он попросил этим своим непривычным хриплым голосом:

– Что ты уставилась на меня, как фейс-контрольщик Андрюша? Хочешь что-то сказать?

– Хочу, – кивнула Алиса.

– Так говори.

– Говорю. Можешь взять меня, если хочешь.

– Я и так тебя взял, – выдавил Хват, в глотке которого образовалась настоящая Сахара, а в висках застучали крошечные барабаны судьбы. – Взял тебя с собой.

– Я не о том.

– Зато я о том самом.

– Ты не хочешь меня? – удивилась Алиса.

– Ты разве курица в горчичном соусе? – спросил Хват. – Порция кактусовой водки?

Вместо того чтобы обидеться, она опустилась рядом. Соприкасаясь плечами, они некоторое время молчали, а потом Алиса, косясь на него сквозь просветы в прядях волос, призналась:

– Ты очень сильный, но мне тебя почему-то жаль.

Когда она провела рукой по его волосам, ему захотелось схватить ее за плечи, встряхнуть хорошенько и спросить: «Ты меня из жалости гладишь, как приблудного пса? Бросаешь мне кость? Но я не принимаю подачек. Никогда. Ни от кого. Даже от девушек, в присутствии которых на моих губах появляется улыбка жизнерадостного идиота».

Вслух же были произнесены совсем другие слова:

– Хочешь отблагодарить меня за спасение? Давай тогда подсчитаем все до мелочей, чтобы не продешевить. Я вызволил тебя из плена, я дал тебе пару носков, шоколад, галеты, – перечислял Хват, загибая пальцы. – Плюс к этому дам напиться воды, которая тоже чего-то стоит. Да, за тобой должок, девушка. Ты можешь расплатиться. Прямо сейчас. Знаешь, как? Ложись поскорее спать и избавь меня от своего присутствия.

Пальцы отвернувшегося Хвата стиснули флягу с такой силой, что на ее алюминиевых боках остались вмятины. Отхлебнув пару глотков воды, он протянул флягу через плечо:

– Держи. Это уже занесено в общий счет, так что смелее.

– Глупо, – сказала Алиса.

– Что именно? Глупо отказываться от дармового угощения? – Спина, обращенная к ней, окаменела. Словно Хват превратился в заколдованную статую, ожидающую, когда с нее снимут чары.

– Глупо вести себя так. – Алиса взяла его за плечо и осторожно потянула, вынуждая обернуться. – Ты ведь не мальчик, тебе давно за тридцать, если я не ошибаюсь.

– Мне тридцать семь лет, – сухо подтвердил Хват. – Ты это хотела узнать? Так знай. Мне скрывать нечего. Я не дама бальзаковского возраста, чтобы наводить тень на плетень.

– Конечно, ты не дама, – согласилась Алиса. – Ты мужчина в полном расцвете творческих и физических сил. – Ее взгляд сделался испытующим. – Почтенный отец семейства.

– Семейство мое небольшое, – криво усмехнулся Хват. – Я да младшая сестра. Она, кстати, переболела красивой жизнью лет за восемь до тебя. До сих пор помню то время. Целыми днями сестра расхаживала по дому в прозрачной тунике, нюхала кокаин и разучивала роли, которые ей никто никогда не предложил.

– Мечтала сняться в кино? – предположила Алиса. В ее глазах промелькнули искорки интереса.

– Уже снялась, – прозвучало в ответ. – В двух сериалах. Сначала была роль поп-певицы, которую укокошили в первом же эпизоде и забыли. Потом Катя сыграла законченную наркоманку и очень долго не могла выйти из образа. Издержки шоу-бизнеса. – Голос Хвата преисполнился ненависти. – Свет юпитеров ослепляет. Некоторых на всю оставшуюся жизнь. Вы следующая на очереди, мадам Сундукова.

– Ну нет. Уж я-то знаю, что вся эта мишура, которая зовется шоу-бизнесом, не имеет ничего общего с истинным положением дел. Блестит, сверкает, переливается всеми цветами радуги… – Алиса изобразила в воздухе нечто большое и объемное. – А на проверку это всего лишь мыльный пузырь, пшик. Лучше не знать, что кроется под этой яркой оболочкой. Там, внутри, сплошь гниль, грязь, мертвечина. Не лица – маскарадные маски. Не улыбки – оскалы.

– Так какого черта ты влезла в это болото? – не сдержался Хват. – Клубы, тусовки, сорванные башни, паскудные шашни… Выбирайся, пока не поздно. Бросай своего Сундукова, он ведь тебя ни в грош не ставит.

– Я думаю об этом с того самого времени, как меня занесло в Чечню, – призналась Алиса. – Допустим, я ушла от него, допустим. Что дальше? Кто я такая? Сочинительница текстов, провинциалка, без деловой хватки, без нужных связей. Меня даже на тусовки без мужа не пригласят: не того полета птица… Белая ворона, – заключила она после короткой паузы. – И все же однажды я пробьюсь, однажды все обо мне услышат. Мне бы только продюсера толкового…

– Ну, за продюсером дело не станет, – пообещал Хват. – Непременно сыщется. Тот же Руслан Гелхаев, о котором ты мне рассказывала. – Его голос постепенно преисполнялся ярости. – Ты хоть понимаешь, в какую историю вляпалась, дура? Там, – взмах в темноту, – остались трупы чеченских боевиков и долгая память о девушке, исчезнувшей вместе с компьютером, в котором хранились секретные сведения. Это не шуточки. Тебе придется исчезнуть, либо в буквальном смысле, либо в переносном.

Алиса упрямо тряхнула волосами:

– Лучше умереть, чем жить никем, как я. Гораздо лучше, чем писать песни, которые никто никогда не услышит. – Она вскинула руку, отвергая возможные возражения. – И не надо меня переубеждать, это бесполезно, поверь. То, что у меня здесь, – она прикоснулась к груди, – или однажды выплеснется наружу, или сожжет меня изнутри. Ты никогда не пробовал жить с динамитной шашкой вместо сердца?

Хвату было что на это ответить, но именно поэтому он сдержался. Когда слов слишком много, трудно подобрать нужные. Хочешь излить душу, а получается пустое словоблудие. Труха. Пыль от перетряхиваемого белья. Единственное, что сказал Хват, это:

– Такого запала, как у тебя, обычно ненадолго хватает.

– Вот поэтому я и спешу, – кивнула Алиса. – Пока не перегорела. Пока не запаслась прозрачным пеньюаром и кокаином на всю оставшуюся жизнь. В этом мире я могу рассчитывать только на себя, вот я и рассчитываю.

«Лучше бы она сказала что-нибудь другое», – подумал Хват. Например: «У меня теперь только ты остался». Надеяться услышать нечто в этом роде, конечно, было глупо. Алиса не принадлежала к числу девушек, которые говорят подобные вещи. Она вообще не принадлежала к числу девушек, которых Хват знал и понимал. Все они нынче были иностранками. Гостьями из будущего, обитающими в ином измерении.

Алиса, по-птичьи наблюдавшая за ним, вопросительно хмыкнула:

– Ты ждал от меня каких-то других слов? Особенных?

– О чем ты? – вежливо спросил Хват.

– Ты хочешь услышать сюсюканье на тему «все равно тебя не брошу, потому что ты хороший». – Это было даже не предположение, а утверждение. – Не услышишь. Сейчас мы вместе, вот и все, что можно сказать наверняка. Зачем громоздить ложь там, где прекрасно можно обойтись без нее? Хочешь, раздень меня. Хочешь, я разденусь сама. Это будет честно. А врать мне не хочется, Миша. Не то настроение.

– Я давно вышел из того возраста, когда бросаются на первую попавшуюся юбку, – проворчал он, убирая остатки трапезы. – И в утешительных призах не нуждаюсь.

– Вот как? – вежливо удивилась Алиса. – Ну-ка, посмотри мне в глаза.

Ее тон был таким требовательным, что не подчиниться было невозможно.

– Смотрю, – буркнул Хват.

– А теперь скажи честно, что ты видишь в моих глазах? Какие они?

– Карие. Слегка зеленоватые.

– Нет, Миша. Глаза у меня вовсе не зеленоватые. Они беспутные. От безалаберных девиц с такими глазами сплошные неприятности.

Вдруг стало слышно, как громко все это время звучал тысячеголосый хор цикад, который представлялся нескончаемой музыкой космоса. С преувеличенным вниманием разглядывая окрестности, залитые молочным лунным светом, Хват произнес:

– Думаю, что ты права. Но мне хотелось бы пережить с тобой все неприятности.

Алиса прищурилась:

– Это называется признанием в любви?

– Это называется констатацией факта.

Язвительная улыбка, заготовленная Алисой, так и не появилась на ее губах. Ей вдруг сделалось так тоскливо, словно эту ночь и все последующие тоже она обречена проводить одна, совсем одна. Во враждебном мире. Под чужим небом, на котором висит чужая, чудовищно бледная и холодная луна.

– Не трать слов, мой славный рыцарь, – сказала Алиса. – Просто трахни меня и забудь. Тебе нужна настоящая жена. Такая, которая будет ждать тебя у телевизора, как у камина. Представляешь себе эту идиллию? Холодильник заполнен вкусной калорийной пищей, полы блестят, стекла сияют.

– Они не сияют, они мутные.

– Почему мутные?

– Ты никогда не замечала, что в некоторых домах окна никогда не бывают прозрачными? – поинтересовался Хват. – Сколько их ни вытирай, сколько ни надраивай, а они все равно остаются мутными. И свет в таких домах не кажется по-настоящему ярким, хоть десяток лампочек вкручивай.

– Ты полагаешь, что в моей квартире дела будут обстоять иначе? Но у меня нет своей квартиры, и я не солнце. – Алиса сокрушенно покачала головой. – Ты тоже. Вместе нам не станет светлее. Только теплее. Если ты все же сделаешь со мной то, что хочешь с самого начала.

Бросив взгляд на луну, Хват поразился тому, насколько схожа она окраской с лицом, белеющим напротив. Подобно Алисе, луна тоже чего-то ждала. Уплаты какого-то неведомого долга?

– Мне нужно от тебя или все, или ничего, – упрямо произнес Хват, после чего сомкнул челюсти так сильно, что услышал скрип собственных зубов.

Все это было проделано слишком решительно, чтобы убедить Алису. Усмехнувшись, она взяла его руку и положила на свою грудь, под майку. У зажмурившегося Хвата перехватило дыхание. Словно к ледышке прикоснулся.

– Зачем? – спросил он сквозь стиснутые зубы.

– Не знаю. Но ведь должно же что-то случиться, верно? Зачем жить, если ничего не происходит?

– Ты рассчитывашь на мое благородство? Думаешь, я не воспользуюсь твоим предложением?

– Надеюсь, что воспользуешься, – прошептала Алиса. – Еще как!

Она жалобно вскрикнула, когда обе его руки смяли ее грудь, делая это значительно настойчивей и грубее, чем это получалось у всех тех мужчин, которых Алиса знала прежде. И голос его был начисто лишен нежности, как и прикосновения.

– Ни хрена ты не греешь, – сказал он. – Холодная.

– Так отогрей.

– С тобой скорее сам замерзнешь к чертовой матери.

Он убрал руки и встал, глядя не на растерянную девушку, а на белый диск луны в серебрящемся небе. Надеясь, что там проступят какие-нибудь волшебные письмена?

– Вернись, – капризно потребовала Алиса, чувствуя себя маленькой девочкой, которой напомнили ее место. Девочка долго расхаживала в маминых туфлях на высоких каблуках, и взрослый мужчина был так мил, что подыгрывал ей, притворяясь очарованным, но внезапно наваждение закончилось, и сознавать эту драматическую смену ролей было больно.

– Иди сюда, слышишь! – крикнула Алиса.

– Спи, – бросил он через плечо. – Ночь в июле только шесть часов, а утро вечера мудренее.

Хват прекрасно знал, что никакое утро не способно скрасить воспоминания о незадавшейся ночи, но предпочитал не задумываться об этом. Он предпочитал также не оглядываться на Алису. Потому что, если бы она догадалась позвать его еще раз, он вряд ли устоял бы перед искушением.

Это было бы очень и очень прискорбно. Хват с детства терпеть не мог тех, кто накидывается на дармовое угощение при первой возможности. Он привык покупать то, в чем нуждался. Привык завоевывать. Но только не брать то, что на самом деле ему не принадлежит.

«Довольно дурацкий принцип, – подумал Хват. – Но если у мужчины есть хоть какие-то принципы, то это в любом случае лучше, чем ничего».