"Игорь А.Зотиков. Я искал не птицу киви " - читать интересную книгу автора

уговаривали: "Ну, а работать-то на поле когда, герой?" Но обожжённым войной
бывшим солдатам было не до мирной жизни...
Жизнь была тяжёлая, голодная, неопределённая. Манфред и его
сверстники-ребятишки, пожалуй, меньше всего страдали от нёс. Они научились
прогуливать школу и целые дни проводили на рынке, обменивая у американских
солдат домашние старинные безделушки на сигареты, ну а уж американские
сигареты тогда были главной, не девальвируемой валютой... Манфред окончил
школу, потом университет, женился. Но чувство неустроенности, опасности
после войны осталось. И вот теперь он с женой и двумя дочерьми стал
новозеландцем, работает в новозеландской антарктической программе
геофизиком. Я был в его маленьком домике в пригороде Веллингтона. Уютный
домик, маленький садик. Травяная площадка для игр детей. Встретили меня
Манфред и Гретхен, Обе восторженные, рады показать, как хорошо наконец
живут.
В гости, кроме меня, пришли две молодые женщины - учительницы, почти
девочки. Ужин неожиданно удивил. Так много всего на столе: сосиски, колбасы,
отварная картошка, чего только нет. Отвык я уже здесь от такого. В Новой
Зеландии в понятие "гостеприимство" понятие "много хорошей еды" не
включается. Девочки-учительницы смотрели на груды яств с удивлением.
- Знаешь, Манфред, - сказал я, - это ведь очень по-русски - встречать
гостя богатым угощением, стараться как следует его накормить, - Манфред и
его жена - оба вдруг рассмеялись умилённо, и Манфред сказал:
- Нет, Игорь, это теперь и наш обычай.
И он начал рассказывать девочкам-учительницам, что до войны у них в
Германии этого не было.
- Но в конце войны и сразу после неё мы пережили очень голодные
времена. Тогда в Мюнхене и окрестностях ели кошек, а за буханку хлеба могли
даже убить. В это время и появился, а может возродился, этот обычай -
угощать гостей огромным количеством всякой еды.
А в ответ я стал рассказывать Манфреду о том, как тяжело было нам - и в
войну, и сразу после войны, стал рассказывать об ужасном неурожае 1946
года... И вдруг я увидел, как притихли девочки-учительницы, боясь спугнуть
наш с Манфредом разговор - разговор представителей двух главных противников
в той войне. "Победителя" и "побеждённого". Конечно, разговор шёл на
дружеской ноте, но между слов сквозило: какая ужасная вещь - война...
Потом мы отошли, развеселились. Манфред играл на виолончели, и под её
аккомпанемент вся его семья пела немецкие песни, потом играли в крокет на
кусочке лужайки, которой Манфред так гордился...
- Счастливого пути, Игорь, - говорил он мне, прощаясь. - Передай привет
Европе. Я уже не вернусь туда. Я хочу остаться здесь навсегда, Я буду киви,
и пусть мои дети тоже называют себя киви. Здесь так спокойно...
Да, если бы Манфред был в Крайстчерче, у меня не было бы никаких
проблем.

Менеринги

Я перебирал в голове моих киви, и они отпадали один за другим. Но я был
спокоен - я твёрдо знал, что мой главный, самый старинный, самый постоянный
друг, он-то живёт здесь, в Крайстчерче. И зовут его Гай Менеринг.
Первый раз я встретил Гая в 1965 году. Мы вместе летели из Крайстчерча