"Ефим Зозуля. Письмо Муреля (Глава из сатирического романа)" - читать интересную книгу автора

- Нет, товарищ, это не конкретно, - то, что вы предлагаете. Составьте
план.
Он подхватывает все последние требования. Он воспринимает все лозунги,
все директивы и все пускает на замедление жизни, на торможение, на пакости,
на трудности. Как клоун в цирке, он мечется среди раскладывающих ковер,
мешает всем, толкает всех, но отличается от клоуна тем, что никого не
смешит, а наводит на всех уныние, тоску и раздражение. Он "борется" со
всеми, "блокируется" с одним против другого, но, в сущности, ему все равно,
с кем "бороться".
Дорогой товарищ Капелов, склочника нам особенно придется изучать в
Мастерской Человеков. Для того, чтобы его переделать, надо его знать.
Основа склочничества - это учрежденческая недогрузка, это подмена
подлинного дела заседательской суетней, чиновничьим бездельем, писанием
идиотских бумажек и телефонной трепней (конечно, на фоне какой-нибудь
недостачи, ибо где ее нет - там склочников меньше).
На улице я узнаю их безошибочно. Вот один садится в автомобиль. Он
приятно улыбается, прощаясь. Это ласковый, улыбающийся склочник. У него
приятная внешность. Он улыбается, преувеличенно радостно хохочет, всех
"устраивает", всем обещает и всем за спиной портит, вредит, останавливает
дело, искажает его, тормозит его. Вот другой, с вывороченными глазами,
узкогрудый, осторожный, медлительный. Он сам никогда ничего не делает. Он
только натравливает. Но как он умеет это делать! С невинным видом он
"информирует". Какое у него умение правдоподобно оболгать все что угодно! В
его отравленных устах любой факт мгновенно получает совершенно ииое,
зловещее освещение.
Когда я вернусь в Мастерскую Человеков, мы обязательно разберем на
самые мелкие части основные разновидности склочника и до конца разберемся в
том, что их питает.
Теперь дальше. Улучшившиеся условия жизни реконструктивного периода
создали своеобразный тип "милого" человека. Его тоже можно часто видеть на
улицах Москвы. Он хорошо одет, благополучен, приветлив. Он очень хорошо
выглядит на свежем фоне заново покрашенных домов и гладких мостовых. Однако
вред от него весьма значителен. Он очень "милый" человек. Он готов никому
ни в чем не мешать при одном только условии: лишь бы его не трогали. Он
подает руку швейцару и трясет ее, как руку старого друга. Он приезжает на
заседание подведомственного ему учреждения и по глазам местных работников
узнает, какой вопрос надо положительно разрешить, какой отрицательно. Ему
это глубоко безразлично. Способность возражать или отстаивать атрофирована
в нем. Он мгновенно выясняет, кто сильнее и кого надо "поддержать". Чтобы
застраховать себя, он принимает положительное предположение с рядом
отрицательных поправок, а отрицательное предположение с рядом положительных
поправок. Якорек заброшен на всякий случай, спасательный круг у него всегда
под мышками и он всегда на поверхности воды. Схема разговоров с ним
примитивна, как шекспировский разговорчик о дождике:
- Видите ли, товарищ Иванов, смета у нас восемьдесят тысяч, и мы
настаиваем...
- Совершенно верно, восемьдесят тысяч. Да, да.
- ...Но мы настаиваем, чтобы довести ее до двадцати тысяч.
- Ну да, совершенно верно, до двадцати тысяч.
- Но рабочие настаивают, чтобы восемьдесят тысяч.