"Борис Зубков, Евгений Муслин. Зеркало для Антона (Авт.сб. "Самозванец Стамп")" - читать интересную книгу автора

соображающие на двоих, на троих, вежливо посторонились, увидев невиданное
- непьющий старшина покупает "Столичную".


Той же ночью на Поперечной улице, в однокомнатной квартире на втором
этаже крупноблочного дома спал Иван Грозный. Одна рука великого князя
судорожно сжимала складки пухового чешского одеяла, будто впивалась
окостеневшими пальцами в скипетр, который могли вырвать из рук мятежные
бояре. Спал Иван тревожно, метался во сне, и горестные заботы дня оставили
следы печали и томления на его грозном челе. Рядом с кроватью на полу
лежало круглое зеркало для бритья. Вообще в комнате было много зеркал:
трехстворчатое трюмо и зеркальце в оправе из ракушек с надписью "Привет из
Ялты", еще зеркало, которое укрепляют на пол в магазине обуви, и второе
зеркало для бритья - квадратное. На подоконнике валялись отломанная от
пудреницы зеркальная крышка и массажная щетка с зеркалом на обороте.
Большое зеркало без оправы стояло на столе, прислоненное к стопке толстых
книг...
Утреннее рыжее солнце заглянуло в комнату, и зеркала заиграли. Они
сбросили с себя ночную серость, украсили грани радугами и засветились
словно бы от радости, что могут вновь целый день отражать друг друга. Вся
комната наполнилась утром, и сам Грозный проснулся. Еще в полусне он
нашарил рукой зеркало, лежащее подле кровати, и поднес его к лицу.
- Кошмар! Все тот же кошмар! - простонал Иван Васильевич и как был в
одних трусах из синего сатина побежал в ванную. Схватил зубную щетку,
увидел свое отражение в зеркале над умывальником и застыл, в тысячный раз
рассматривая хищный свой нос, жадный и брезгливый рот, набухшие веки над
глазами с красными прожилками. Грозный обхватил пятерней лицо, сжал его
как маску. Маска не снялась, только белая кожа, истомившаяся в темных
хоромах по красну солнышку, стала еще белей под натиском царственной
пятерни. Монарх бросил зубную щетку и побрел на кухню. Восседая на красной
табуретке польского кухонного гарнитура, царственная особа размышляла. И
так как в этот утренний час особа привыкла собираться на работу, то мысли
ее невольно обращались к проектной конторе "Стройтоп".
...В проектной конторе "Стройтоп" работал поэт. По штатному расписанию
он значился старшим сметчиком и каждый день с девяти утра до пяти вечера
прилежно и без ошибок составлял сметы на разные сантехнические работы:
"пробивка дыр шлямбуром - сто дыр один рубль ноль две копейки", "установка
унитазов фаянсовых с бачком типа "Компакт" - два рубля ноль одна копейка
за комплект". И так далее. Но круглые сутки, днем и вечером, ночью и утром
Антон Никонович был поэтом. И хотя не то что ямба от хорея, но даже
Окуджаву от Гомера он отличал с трудом, все равно ночью ему снились
русалочьи хороводы и стада круторогих газелей, будильник по утрам звенел
фанфарами, и гусары на белых конях собирались вместе с ним в поход на
"Стройтоп", а там арифмометр вызвякивал позывные радиста, выходящего на
связь с Аэлитой. В тайниках его души, словно за плотно закрытым занавесом,
разыгрывалась вереница пестрых спектаклей. Постановщиком, автором и
единственным, но многоликим исполнителем был он один. Первое время он
только мысленно преображался в того, кем хотел быть сегодня. А потом
случилось необыкновенное и вместе с тем как будто давно ожидаемое.
...Необыкновенное началось в трамвае N_19. Рядом с собой он заметил