"Патрик Зюскинд. Германия, климакс" - читать интересную книгу автора

Я едва не поперхнулся от изумления. До сих пор я никогда не видел человека,
пьющего за Германию.


Что ж, признаюсь, застольные речи как таковые мало меня трогают. Это
подчеркнутое навязывание тостов и, того хуже, сопровождающее их дребезжание
сдвинутых бокалов всегда казалось мне чем-то излишним. Обычно с моих губ легко
соскальзывает лишь УВаше здоровье!Ф, и рука небрежно приподнимает бокал. В
случае крайней необходимости и когда того требует очень уж торжественный
повод, я даже готов выпить за здоровье какой-нибудь знаменитости ─ юбиляра или
лауреата; если на то пошло, я способен даже с грехом пополам понять такие
туманные тосты, как УЗа счастливое будущее!Ф или УЗа удачу!Ф, ─ но никогда не
стал бы пить за страну. И из всех стран на свете менее всего за Германию, с
чьим именем ─ ведь прошло всего-то пятьдесят лет! ─ нерасторжимо связываются
великая война и Освенцим.


Да-да, знаю, он не то имел в виду, наш канцлер Коль, когда пил УЗа Германию!Ф.
Он подразумевал не старую агрессивную Германию, а современную и будущую,
мирную, цивилизованную и вписавшуюся в Европу. Его взор был устремлен в
грядущее, а не в минувшее, разумеется, какие тут могут быть сомнения...


Может быть, я в этом отношении более консервативен, или более чувствителен,
или просто получил другое воспитание, и оно не позволяет мне ─ при любых
обстоятельствах ─ употреблять некоторые общеизвестные клише. Может быть даже,
дела обстоят именно так, как утверждает в журнале УШпигельФ Рудольф Аугштайн,
выступающий в роли пресс-адъютанта Коля. УДарвинистически настроенная история,
─ пишет Аугштайн, ─ явно не оставляет нам времени на ретроспекцию, на этот
столь приятный человеку Упечальный трудФ. Может быть. Но я-то сам настроен
отнюдь не дарвинистически, я оставляю себе время на ретроспекцию, могу даже
заглянуть вперед или взглянуть вверх и, когда слышу тост, подобный тому, что
произнес канцлер Коль, чувствую себя так, словно Ударвинистически настроенная
историяФ одним махом перешагнула через меня. Тогда я выпадаю из эпохи.


Примерно в то же время, когда канцлер Коль витал в облаках, провозглашая свой
тост, его соперник в борьбе за пост канцлера Оскар Лафонтен держал речь на
собрании СПГ, в которой заявил, что для него вопрос о немецком единстве ─
проблема сугубо вторичная; куда важнее позаботиться, чтобы людям в Лейпциге,
Дрездене и Восточном Берлине жилось так же хорошо, как людям в Вене,
Франкфурте, Париже или Мадриде. Я навострил уши. Наконец-то после стольких
невразумительных словес прозвучала фраза, доступная моему пониманию.
Независимо от того, истинным или ложным был сформулированный в ней тезис,
находился ли он в гармоническом соответствии с Ударвинистически настроенной
историейФ (возможно, и не находился или еще не находился), ─ здесь по крайней
мере был язык, который я понимал, политическая терминология, за которой я мог
себе что-то представить. Увы, хотя присутствующие на собрании товарищи вежливо
поаплодировали этой фразе, она отнюдь не стала лозунгом дня. Она была