"Василий Звягинцев. Бульдоги под ковром. Одиссей покидает Итаку, Книга 3" - читать интересную книгу автора

туда, где мы привыкли чувствовать себя суперменами и вершителями судеб
мира. Ленин, помнится, писал, что нужно уметь идти на компромисс и, если
вор требует кошелек, надо его отдать. Для характера Ильича это, скорее
всего, верно. (Тем более что компенсировать потерю он всегда мог
стократно, что и делал).
Но меня уже забрало. Мало того, что в первый же выход в город меня
разденет какая-то мелкая сволочь, и Ирина будет этому свидетельницей, да и
с нее дубленку снимут, в лучшем случае, так ведь по большому-то счету
бывшего товарища Сталина грабят! Это как назвать?
Уличную драку, внезапную и скоротечную, вспомнить и то бывает
затруднительно, а тем более - описать. Не будешь же, как в голливудском
сценарии, перечислять все замахи, удары и финты.
Помню, что бросился на прорыв, чтобы прикрыть Ирину и с боем
отступать до близкого уже подъезда. Получил сильный боковой удар палкой по
ребрам. Сам кому-то крепко врезал. Через пару секунд ощутил себя лежащим
на тротуаре. В экспрессионистском ракурсе - снизу вверх - увидел, как
Ирина, имевшая неплохую, по ее словам, спортивную подготовку, сбила с ног
того, что с нунчакой, и, прижавшись к стене, делает руками жесты в
каком-то "зверином стиле".
Сжавшись, я прикрыл коленями живот, что спасло от удара, который мог
бы стать и последним.
Дальше вообще как блики фотовспышки. Вертящаяся перед лицом Ирины
нунчака, омерзительная кривая ухмылка замахивающегося палкой парня.
Распахнувшееся на третьем этаже дома напротив окно и головы любопытных в
подсвеченном сзади прямоугольнике. И гулкий звук выстрела, оранжевое пламя
перед стволом непонятно когда выхваченного из внутреннего кармана куртки
пистолета.
И с этого момента время вновь пошло нормально. Пуля между лопаток
бросила владельца нунчаки мимо Ирины, на грязный и вонючий мусорный бак.
Он словно прилип к нему с раскинутыми для последнего объятия руками, а
потом медленно стал сползать вниз. И дальше я не колебался. После войны,
Валгаллы и всего прочего обычных, естественных для мирного,
законопослушного человека рефлексов у меня, оказывается, уже не было.
Тем более что занесенная над моей головой палка готова была
раздробить череп или перебить позвонки. Состояния необходимой обороны не
смог бы отрицать самый суровый прокурор. Хотя уж о нем-то я совершенно не
думал.
После первого выстрела спуск отжимается будто сам собой, без
малейшего усилия. Еще одна вспышка, веер искр от не успевшего сгореть
пороха, и второй, выронив палку, постоял секунду-другую, царапая пальцами
грудь, будто не пуля туда попала, а раскаленный уголек залетел под
рубашку, резко сломался пополам и ткнулся лбом в снег. Из горла его с
бульканьем исторгся рычащий стон. И все.
Третий испуганно раскрыл рот, сделал движение, собираясь выбросить
нож и поднять руки, но не успел. Ему достался дуплет. Я же говорил, что,
начав стрелять, ухоженный пистолет делает это будто сам собой...
Последний, он же первый, кто все это затеял, с визгом метнулся за
угол. Положить и его вдогон ничего бы не составило. Да может, и стоило.
Однако я опустил ствол. Ко мне кинулась Ирина, в окне наверху с треском
захлопнулись створки. Даже в "Будапеште" в сотне метров отсюда, вроде бы